Всеволод Ревич - Пять зелёных лун (сборник)
Я похлопал его по коленке. Он посмотрел вниз, и я сунул ему четыре бумажки по двадцать долларов.
— Здорово, — сказал он. — Благодарю.
Вид у него при этом был очень смущенный. Я же чувствовал себя его отцом и благодетелем.
Я давно приметил паренька, который угрюмо сидел в углу и читал газету. Он был примерно одного роста с Хулио и такого же сложения. И спортивная куртка на нем была почти такая же, как на Хулио. На улице уже совсем стемнело.
Когда юноша встал и направился к кассе, я сказал Хулио и Розе:
— Ну, мне пора. Веселитесь.
И вышел из ресторана вместе с ним, стараясь идти рядом, — для тех, кто следил за нами.
Через квартал-другой ему это, видно, надоело, он повернулся ко мне и зарычал:
— Эй, мистер, чего тебе надо? Катись отсюда!
— Ладно, ладно, — миролюбиво ответил я и зашагал в противоположном направлении. Очень скоро я врезался в Хиггинса и Далхаузи, которые остановились как вкопанные, с открытыми от удивления ртами. Они ринулись обратно в «Порто Белло», и теперь уже я последовал за ними, чтобы убедиться, что Розы и Хулио там не было.
— Ай да молодцы, — не удержался я, хотя желание стереть меня с лица земли было ясно написано на лицах охранников. — Ничего страшного. Он пошел прогуляться со своей девушкой.
Далхаузи как-то странно всхлипнул и приказал Хиггинсу:
— Прочеши окрестности. Может, удастся их засечь. Я буду следить за Вильчеком.
Со мной он не желал разговаривать. Я пожал плечами, взял такси и поехал в «Мэдисон Парк», уютный старомодный отель с большими комнатами. Я всегда там останавливаюсь, если приезжаю по делам в Нью-Йорк. Я заказал два однокомнатных номера — один себе, другой рядом — Гомесу.
Перед сном я прогулялся по городу и выпил пару кружек пива в одной из нарочито ирландских пивных на Третьей авеню. Там я побеседовал с каким-то чудаком, который долго доказывал мне, что у русских нет атомной бомбы, а потому нам нужно хорошенько долбануть их промышленные центры.
Я долго не мог уснуть. Этот человек, серьезно веривший, что русские не смогут ответить ударом на удар, заставил меня задуматься. В голове роилось множество самых неприятных мыслей. Доктор Майнз, который на глазах превратился в старика, стоило мне заговорить с ним о результатах Гомеса… Затравленное выражение в глазах мальчугана… Мои собственные, где-то вычитанные или услышанные сведения о том, что атомная энергия — «это лишь малая часть энергии, заключенной в атоме…». Мое убеждение, что гений только прокладывает дорогу, а шагают по ней жалкие посредственности…
Наконец сон все-таки сморил меня. На три часа.
Поздно ночью зазвенел телефон; звонил он долго и настойчиво. Я снял трубку. Некоторое время в ней переговаривались телефонистки междугородной связи, затем до меня донесся далекий счастливый голос Гомеса:
— Бил, поздравь нас. Мы обженились!
— Поженились, а не обженились, — сонным голосом поправил я. — Ну-ка, повтори!
— Мы поженились! Я и Руза. Мы сели в поезд, потом таксист привез нас в мэрию, а сейчас мы идем в отель здесь.
— Поздравляю, — сказал я, окончательно прогнувшись, — От всего сердца. Но ты ведь еще несовершеннолетний, нужно подождать…
— Не в этом штате. Здесь, если я им скажу, что мне двадцать один год, значит, так и есть.
— Ах так! Ну, еще раз поздравляю, Хулио.
— Спасибо, Бил, — послышалось в ответ. — Я звоню тебе, чтоб ты не беспокоился, когда я не приду ночевать. Мы с Розой, наверно, приедем завтра. Я позвоню тебе еще. Я храню бумажку с адресом.
— Ладно, Хулио. Всего наилучшего вам обоим. Не беспокойся ни о чем.
Я повесил трубку, хмыкнул и тут же вновь погрузился в сон.
Верите ли, все повторилось сначала. Костлявая рука адмирала Мак-Дональда вновь решительно вытащила меня из постели. Было раннее солнечное нью-йоркское утро. Вчера Далхаузи безрезультатно прочесал окрестности», испугался за последствия и позвонил высшему начальству.
— Где он? — взревел адмирал.
— Едет сюда со своей девушкой, которая сутки назад стала его женой, — отрапортовал я.
— Боже милостивый, что же теперь делать? Я позабочусь о том, чтобы его призвали в армию в части особого назначения…
— Послушайте, — не вытерпел я. — Когда вы, наконец, перестанете обращаться с ним, как с пешкой, которую можно безнаказанно передвигать, куда захочешь?! Вас беспокоят вопросы долга перед страной, ну и слава богу: кто-то ведь должен этим заниматься. Тем более что это ваша профессия. Но поймите же, что Гомес еще ребенок, и вы не имеете права калечить ему жизнь, используя его как машину для решения научных проблем. Конечно, я мало что в этом смыслю, я человек простой. Но вы, профессионалы, почему вы не задумываетесь над тем, что, если вы копнете слишком глубоко, все может полететь к чертовой матери?!
Он посмотрел па меня пронизывающим взглядом и ничего не ответил.
Я оделся и позвонил, чтобы мне принесли завтрак в номер. Адмирал и Далхаузи уныло ждали; в полдень Гомес позвонил.
— Хулио, поднимайся сюда.
Я, признаться, очень устал от всех этих передряг.
Он просто впорхнул в комнату, ведя под руку раскрасневшуюся от смущения Розу. Адмирал тут же поднялся и принялся его отчитывать голосом, в котором слышалась скорее печаль, чем гнев. Он не забыл упомянуть, что Гомес плохо относится к обязанностям гражданина своей страны. Ведь его талант принадлежит Соединенным Штатам Америки. А его поведение носит совершенно безответственный характер.
— И в качестве наказания, мистер Гомес, я хочу, чтобы вы немедленно сели и записали матрицы для поля, которые вы вывели. Преступно, что вы так самонадеянно и бездумно доверяете памяти вещи, имеющие жизненно важное значение. Вот!
Карандаш и бумага полетели прямо в лицо Гомеса, который выглядел совершенно потерянным. Роза едва сдерживала слезы.
Гомес взял бумагу и карандаш и молча сел за письменный стол. Я взял Розу за руку. Бедняжка, она дрожала как осиновый лист.
— Не бойся, — сказал я. — Они ничего ему не сделают. Не имеют права.
Хулио начал писать. Затем глаза его стали совсем круглыми, он схватился за голову:
— ¡Dios mio! — воскликнул он. — ¡Esta perdido! ¡Olvidato!
Что значит: «Бог мой, я потерял это! Забыл!»
Адмирал побелел так, что бледность проступила сквозь густой загар.
— Спокойно, дружок! — голос его звучал успокаивающе. — Я не хотел пугать тебя. Отдохни немного и подумай снова. Ты не мог забыть это, с твоей-то памятью! Начни с чего-нибудь легкого. Ну, скажем, с простого биквадратного уравнения.
Гомес все смотрел на него. После долгого молчания он с трудом произнес:
