Питер Уоттс - Ложная слепота
Представьте себе объект, воплотивший собою самое понятие муки, нечто до такой степени искореженное и увечное, что даже сквозь бессчетные световые годы и непредставимые бездны биологических различий ты не можешь не ощутить, что сам предмет словно корчится от боли.
Теперь увеличьте его до размеров города.
Он сверкал у нас на глазах. На кривых километровых шипах играли молнии. КонСенсус раскинул перед нами осененный зарницами ландшафт ада, бесконечного, мрачного, мучительного. Синтезированные модели лгали. В нем не было ни грана красоты.
— Теперь слишком поздно, — сообщило нечто изнутри. — Теперь вы все покойники. И… Сьюзен? Ты слышишь, Сьюзен? Мы начнем с тебя.
* * *Жизнь слишком коротка для шахмат.
Лорд БайронОни никогда не закрывали за собой люк. Слишком легко заблудиться под куполом, в зияющей бесконечности, разверзшейся по всем осям координат. Они нуждались в этой пустоте, но и в якоре посреди нее: слабых отсветах с кормы, незаметном ветерке из вертушки, дыхании людей и шорохе машин рядом. Им требовались обе стороны.
Я лежал в засаде. Прочитав десятки очевидных намеков в их поведении, я уже втиснулся в передний шлюз, когда они пролетали мимо. Выждал пару минут и пополз вперед, к погруженной в темноту рубке.
— Конечно, они обратились к ней по имени, — говорил Шпиндель. — Никакого другого имени они не знали. Она же им сама сказала, помнишь?
— Ага, — Мишель это не успокаивало.
— Э, так это же ваша команда утверждала, что мы болтаем с «китайской комнатой». Хочешь сказать, вы ошиблись?
— Мы… нет! Нет, конечно.
— Ну, тогда они не угрожали Сюз на самом деле, так? Они вообще никому не угрожали и понятия не имели, о чем говорили.
— Вопрос правил, Исаак. «Роршах» следует какой-то блок-схеме, которую начертил, наблюдая в действии человеческое общение. И по этим правилам в данных обстоятельствах ему зачем-то потребовалось отреагировать угрозой насилия.
— Но если оно даже не понимает, что говорит…
— Не понимает. Не может. Мы разбирали его речь так и этак, брали концептуальные единицы самой разной длины… — долгий-долгий вздох. — Но оно атаковало зонд, Исаак.
— «Чертик» просто подобрался слишком близко к одному из этих… электродов. Ну и замкнуло.
— Так ты не считаешь, что «Роршах» враждебен?
Длинная пауза — слишком длинная, я уже заподозрил, что меня обнаружили.
— Враждебен, — повторил, наконец, Шпиндель. — Дружелюбен. Мы выучили эти слова на Земле, так? Не знаю, можно ли применять их здесь, — он причмокнул. — Но оно, полагаю, может быть вроде как враждебно, да.
Мишель задумалась на какое-то время:
— Исаак, ну нет причины… я хочу сказать, это же совершенно бессмысленно. У нас не может быть ничего такого, что им нужно.
— Оно хотело, чтобы его оставили в покое, — заметил Шпиндель. — Даже если само не поняло, что сказало.
Некоторое время они парили за переборкой в тишине.
— По крайней мере, радиационная защита выдержала, — в конце концов, подвел итог биолог. — Уже что-то.
Он имел в виду не только «чертика»; наша собственная броня была теперь покрыта слоем того же материала. Это истощило корабельные запасы сырья на две трети, но никто не собирался полагаться на обычную полевую защиту перед лицом сил, с такой легкостью игравшихся с электромагнитным спектром.
— Если они нападут, что мы будем делать? — спросила Мишель.
— Выясним, что сможем. Пока будет поступать информация. Станем отбиваться, пока хватит сил.
— Если хватит. Оглянись, Исаак. Мне плевать, насколько эта штука недоразвита. Просто скажи мне, что мы не безнадежно отстали.
— Отстали — само собой. Насчет безнадежно сомневаюсь.
— Раньше ты пел по-другому.
— Ну и что? Всегда есть способ выиграть.
— Если бы это сказала я, ты бы уже закричал про розовые очки.
— Тогда бы так и было. Но сейчас это говорю я, поэтому перед нами теория игр.
— Опять теория игр? Господи, Исаак…
— Нет, послушай. Ты думаешь об инопланетянах, как если бы это были млекопитающие. Существа, наделенные чувствами. Которые заботятся о потомстве.
— Откуда ты знаешь, что нет?
— Потому что нельзя заботиться о потомстве, когда оно в световых годах от тебя. Каждый сам по себе, а мир огромен, безразличен и опасен, большинство не выживет, понимаешь? Лучшее, что ты можешь сделать, — наплодить миллионы детишек и искать слабое утешение в том, что по слепой случайности хоть кому-нибудь из них повезет. Млекопитающие так не мыслят, Миш. Хочешь земных аналогий — вспомни семена одуванчика. Или селедку.
Слабый вздох.
— Значит, они межзвездные селедки. Только это не значит, что им не под силу нас раздавить.
— Но они-то про нас ничего не знают — заранее, по крайней мере. Семя одуванчика понятия не имеет, с чем ему придется столкнуться, когда оно прорастет. Может, вокруг ничего не будет. Может, полудохлая лебеда, которая тут же зачахнет. А может, ему дадут такого пинка, что оно долетит до Магеллановых облаков. Семя не знает, а универсальной стратегии выживания — такой штуки в природе нет. То, что против одного игрока — козырь, против другого — шестерка. Поэтому приходится тасовать стратегии согласно вероятностям. Это игра краплеными картами, и в целом она дает наилучшим средний выигрыш, но по крайней мере пару раз ты обязательно лоханешься и выберешь неверное решение. Такова цена игры. А это значит — это значит! — что слабые игроки не просто могут выиграть у сильных, они по статистике хотя бы иногда обязательно выиграют.
Мишель фыркнула.
— И это вся твоя теория игр? Камень-ножницы-бумага со статистикой?
Может, Исаак не уловил отсылки, задержался с ответом — как раз настолько, чтобы обратиться к Консенсусу за ссылкой, — а потом заржал, как конь.
— Камень-ножницы-бумага! Точно!
Несколько секунд лингвист переваривала его реакцию:
— Очень мило с твоей стороны, но это сработает, только если противник слепо перебирает варианты, а это вовсе необязательно, если знать заранее, с чем будешь иметь дело. А господи ты боже мой, они столько о нас знают…
Они угрожали Сьюзен. Лично.
— Они не могут знать все, — настаивал Шпиндель. — И принцип действует в любом сценарии, связанном с неполной информацией, не только в предельном случае невежества.
— Но не так хорошо.
— Хоть как-то действует, и в этом наш шанс. Пока карты не сданы, совершенно неважно, насколько хорошо ты играешь в покер, а? Шансы получить хорошую сдачу не меняются.
— Так вот во что мы играем. В покер.
