Вадим Собко - Звёздные крылья
Дорн пробыл там около часа. А вышел оттуда, как всегда спокойный и уравновешенный. Ни намека на разочарование не было в его мыслях или движениях. Медленно дошел он до своего кабинета. Огромный деревянный орел приветствовал его с потолка распластанными крыльями.
На столе Дорн увидел небольшой ящичек и письмо. Он недовольно поморщился — опять напоминают, опять торопят.
Он опустился в кресло и нехотя взял в руки письмо. Почерк был незнакомый. Дорн медленно прочитал все. С каждой строкой разглаживались глубокие морщины на его лбу. Дочитав письмо, он улыбнулся. Открыв ящичек, осторожно вынул из него катушку кинофильма. Долго рассматривал ее, потом перевел взгляд на орла — орел смотрел на него круглым деревянным глазом..
И также сидел у себя в кабинете Юрий Крайнев. Он как никогда ясно чувствовал, что наступило время действовать. Оттягивать дальше становилось слишком опасным — Дорн мог прибегнуть к крайним мерам. Будучи пленником, Юрий не мог рассчитывать на побег, в этом он уже успел убедиться. Значит, надо изменить положение, надо стать здесь хозяином и тогда бежать.
Вновь мелькнула мысль о самоубийстве. Оно не было бы спасением. Наоборот, скорее походило бы на победу Дорна. Нет, Крайнев должен жить, жить для того, чтобы победить. Он знает удивительные вещи о реактивных самолетах. Он построит самолет и когда-нибудь, когда все будут думать, что машина надежно прикована к земле, взлетит на нем с этого проклятого аэродрома. Надо только найти убедительный повод для того, чтобы начать работу.
Юрий сидел, смотрел в окно и ничего не видел. За окном, делая в воздухе большие плавные круги, опускалась маленькая пушистая снежинка. Мокрым пятнышком упала она на асфальт.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Они сидели в кабинете Дорна. Тяжелые шторы на окнах были опущены. На стене белел маленький экран. На широком столе Дорна стоял проекционный аппарат.
Крайнев и Яринка сидели рядом. Они не могли понять, что еще придумал Дорн. Неужели он и впрямь собирается показывать им кино?
А Дорн совсем не торопился начинать свой странный киносеанс. Он сидел за столом молча, словно ждал, что кто-нибудь из пленников начнет разговор. Так они сидели довольно долго — им некуда было спешить и говорить было не о чем.
Наконец, Дорн почувствовал, что молчание слишком затянулось. И заговорил первый. Он повел речь о том, что человеческая память коротка и ненадежна. Сказал, что людям свойственно забывать своих лучших друзей. Приятели легко забывают друг друга, девушки еще легче забывают своих любимых. Даже родина предает забвению своих сыновей сразу же после того, как им оказаны последние почести.
«Вы лжете», — хотел сказать Крайнев, но промолчал. Напрасный труд переубеждать Дорна.
А тот все говорил и говорил. Это была речь, в которой слова родина, забвение, друзья, слава, и снова и снова родина и забвение, друзья и любимая — переплетались в самых невероятных комбинациях.
Крайнев и Яринка давно уже привыкли к подобным речам и относились к ним, как к давно прочитанной неинтересной книге.
Но на сей раз Дорн закончил свою речь несколько неожиданно.
— Я знаю, — сказал он, — что вам уже надоело слушать мои доводы. Я знаю: вы не верите ни одному слову из того, что говорит вам Людвиг Дорн. Поэтому я больше не буду убеждать вас словами. Сегодня я хочу, чтобы факты, неопровержимые факты и живые люди говорили за меня. Я убежден, сегодня вы мне поверите. Я только прошу внимательно просмотреть эту небольшую кинохронику. Она приобретена в Советском Союзе вполне официально.
Он замолк и нажал кнопку у проекционного аппарата. Экран осветился. Запрыгал заголовок журнала кинохроники. Это был один из обычных киножурналов, которые показывают в начале сеанса. В этом журнале был заснят комсомольский вечер в Киевском институте стратосферы.
Затуманенным взглядом смотрел Юрий на экран, где в каждом кадре проплывали знакомые места, знакомые лица.
Гранитные блестящие ступени института стратосферы появились на экране. По ним поднимается девушка, странно похожая на Валю. Черная открытая машина стоит у подъезда.
Все это проплывало на экране, как дивный, давно забытый сон, каким-то чудом вырванный из бездны забвения.
Вот Ганна идет по длинному коридору. Словно электрический ток пронизал все тело Крайнева. Мускулы его напряглись, пальцы так сжали ручки кресла, что тонкая коричневая кожа обивки лопнула. Он смотрел, не отрываясь, прямо в лицо Ганны, ловил каждое ее движение, как человек, умирающий от жажды, ловит мельчайшие капли росы.
Потом появился длинный стол, за которым сидели люди с веселыми лицами. Юрий видит всех своих знакомых, друзей. Среди других лиц, улыбающихся, веселых, тонкое белобровое лицо Валенса выделялось выражением затаенной боли.
Вот оно крупным планом, и глубоко посаженные глаза в упор взглянули на Крайнева. Это в самом деле Валенс, дорогой, хороший Валенс смотрит на него с экрана.
Вот Ганна, рядом с ней выплыло лицо Матяша.
Да, это Ганна. Это действительно она. Это ее глаза смотрят на Юрия Крайнева. Таким знакомым движением она опускает ресницы, чтобы затем неожиданно и как бы удивленно вскинуть их. Тогда взгляд ее яснеет, но равнодушие и странная усталость не исчезают.
— И ни одного воспоминания о вас, Юрий Борисович. Все, и даже родина, уже давно вас забыли, — слышит Юрий тихий, но внятный шепот Дорна.
Дорн остановил аппарат, включил люстру. Яркий свет резанул Крайнева по глазам и отрезвил его.
Он постоял возле экрана, обвел взглядом кабинет, посмотрел сначала на Дорна, потом на Яринку, и руки его медленно опустились.
Словно остановившись после быстрого бега, он глубоко вздохнул.
— Выпейте, — Дорн протянул ему стакан.
Юрий выпил воды, и нервное напряжение прошло. Дорн смотрел на него улыбаясь, спокойно, с видом победителя. Он был уверен, что теперь из Крайнева, как из мягкой глины, можно вылепить все что угодно.
— Видите, вы мне не верили, а я вам говорил правду: у девушек, у друзей и государств удивительно короткая память.
Крайнев не слушал его. Он смотрел в одну точку на стене, в ту точку, где несколько минут назад улыбалась Ганна. Его мысли напоминали сейчас волны послештормового моря. Образ Ганны проходил через каждую его мысль, сквозь каждый вздох.
Страшно было даже подумать, что Дорн говорит правду и все действительно забыли его. И сейчас он, инженер Юрий Крайнев, всеми покинутый и забытый, несет и будет высоко нести знамя своей Родины?
Что ж, он выдержит. Сколько бы ни пришлось ему пережить страшных минут. Он сумеет вырваться и вернется. Тогда все убедятся, что коммунист Крайнев не может предать, не может забыть своей Отчизны, своих друзей.
