Василий Сахаров - Правда людей
В-третьих, были сделаны запасы продовольствия, закуплены радиостанции, палатки, обмундирование и экипировка на триста человек. Брали с запасом, так что не пропадем.
Ну и, в-четвертых, я выкроил время и посетил тех людей, которых знал по прошлой жизни в Москве и Подмосковье. Для меня это значило очень много. Поэтому про мои метания между самыми разными людьми упомянуть следует особо.
Костя Дорофеев, дружок из "Черной сотни". В данный момент это патлатый семнадцатилетний босяк из Химок. В кармане телефон, в ушах наушники. Весь мир в розовом цвете и ему до фени какая-то там грядущая война.
Алексей Долин, когда-то был моим замом в отряде, погиб под Ростовом. Сейчас он продавец пиратских дисков на Горбушке. Курит план, балдеет от трансовой музыки и стремится трахнуть любую молодую самку, которая находится в зоне видимости. Такого на баррикады не поднимешь.
Батыр Жакенов, башкир и отличный снайпер, который был рядом со мной три года и попал в плен под Самарой. Он только-только вместе с родителями переехал в Зеленоград, куда его отца перетянул бывший шеф, и этой осенью пошел в седьмой класс. Что хорошо, сразу записался в стрелковую секцию и на этом все. Приличный и замкнутый в себе школьник, чей папа хорошо получает, против власти ничего не имеет.
Короче, куда бы я ни бросался, везде встречал совершенно незнакомых людей, положиться на которых не мог. Но в одном случае я был уверен на сто процентов.
Я хотел найти Генерала, Илью Карпова, и нашел его. Ебтыть! Лучше бы не искал, ибо разочаровался, потому что курсант третьего курса военного училища Илья Карпов настолько сильно верил в непогрешимость великого Путина, либеральные ценности и демократию, что я только диву давался. Так получилось, что отыскал я его быстро. Затем проследил за ним и посидел рядом, когда он с друзьями из "Молодежного фронта" пил кофе в летнем кафе и рассусоливал про светлое будущее.
Такие вот пирожки с котятами. Полный анус. До прозрения Генерала, который пока даже не офицер, еще очень далеко, а после того как я начал менять историю, вообще неизвестно, произойдет ли оно. Ведь кое-что уже изменилось и как это повлияет на будущее, сказать сложно. Миша Токарев не попал под колеса автомобиля и перед смертью завалил четырех грабителей. Георгия Папунадзе с телохранителем нет в живых, а помимо них на тот свет отправился "просветленный Вениамин". Итого, не считая Токарева, минус семь человек за два месяца. На общем фоне, среди семи миллиардов человек, капля в море, но в данном случае даже эта капелька может изменить течение исторического процесса. Кто знает, возможно, что даже в худшую сторону. Однако я, конечно же, как и большинство людей, надеюсь на лучшее…
За размышлениями время пролетело незаметно. В полдень за мной заехал Гоман, который уже успел заскочить к себе в квартиру и собрать некоторые вещи, и я спустился вниз.
Паша выглядел бодро, румянец во всю щеку, а на лице улыбка. Влияние природы сказалось на нем благотворно, и я этому был рад. Хрена ли бы бухать? Большое дело хотим провернуть, так что пьянству бой.
— Как дела? — спросил я Пашу, пожимая ему руку.
— Нормально.
— Что в лесу?
— Отрыли пару учебных блиндажей и подготовили несколько схронов, начинаем тренировки. Лесники и местные жители пока не беспокоят. Видимо, думают, что мы реконструкторы или поисковики. Глушь, никто и ничем особо не интересуется. Да и вообще, народ отучили совать свой нос в чужие дела.
— Вот и ладненько.
Закинув сумку на заднее сиденье, я запрыгнул в салон, и мы поехали в Наро-Фоминск. Сначала туда, а затем Паша помчится обратно в Луховицкий район. Пока выбирались из столицы, не разговаривали, не до того, слишком плотный поток машин, а когда выехали на федеральную трассу Москва-Киев, Гоман расслабился и стал напевать под нос какой-то марш.
— Что это? — поинтересовался я.
— Песня, еще дореволюционная. Ее русские солдаты в окопах Первой Мировой часто пели.
Паша вобрал в грудь воздух и стал напевать, что для него совсем не характерно:
"Хей, славяне, наше слово
Песней звонкой льется,
И не смолкнет, пока сердце
За народ свой бьется.
Дух Славянский жив навеки,
В нас он не угаснет,
Беснованье силы вражьей
Против нас напрасно.
Нашу речь нам вверил Бог наш,
На то воля Божья!
Кто заставит нашу песню
Смолкнуть в нашем поле?
Против нас хоть мир весь чертов!
Восставай задорно.
С нами Бог наш, кто не с нами —
Тот падет позорно!"
Гоман замолчал и я кивнул:
— Бодрая песня. Под статью два — восемь — два отлично подпадает. Чистейший национализм.
— Ага! — Паша усмехнулся. — Тем, кто сейчас у власти, она, словно нож под сердце.
— Ладно, — сказал я, — про песни можно разговаривать долго, но это потом. Сейчас о деле.
— Готов, — Гоман шутливо приложил к голове два пальца. — С чего начнем?
— С того, кому из первой партии бойцов можно доверять.
— Рано об этом говорить, — Паша поморщился. — Только начали.
— Время не ждет, дружище. В ближайшую неделю кое-что нужно сделать. Работа не сложная, так что пойдет как проверка для новичков.
— С кровью?
— Да.
— И смерти будут?
— Летальных исходов постараемся избежать.
— Ну, если так, то выделить можно троих. Двое у Лопарева и один у меня.
— Кто именно?
— Лапоть, Гней и Рубило.
Прозвища, они же позывные, говорили мне больше, чем фамилии. Я напряг память, пролистнул пару страниц и вспомнил тех, кого упомянул Гоман. Два студента, как ни странно, будущие историки и крепкие парни, и один приземистый отчаянный подросток с улицы, которого подобрал Иван Иваныч.
— Значит, эти трое самые лучшие? — уточнил я.
— Да. Резкие и самостоятельные, но что такое дисциплина понимают.
— Отлично. Завтра привези их к Ольшанскому. Попробуем всю текучку за пару суток разгрести.
— Эдик с нами?
— Думаю, нет. У него забот хватает, не станем отвлекать.
— А чем именно займемся?
— Для начала на соседей Ольшанского посмотрим. Затем контрабасов, которые наших камрадов прижимают, накажем. Ну, а потом смотаемся в Москву и поговорим с одним шибко хитрым врачом, который просроченными медикаментами торгует.
— А успеем все за пару дней?
— Должны.
— Эх! — Гоман покачал головой. — Как бы нам не залететь.
