В чертогах марсианских королей - Варли Джон Герберт (Херберт)
Я взглянул на Осборна: его усталые глаза смотрели на меня внимательно и оценивающе.
– Но мне ничего этого не нужно!
– Вы полагаете, это то самое вознаграждение, что упоминал Клюг?
– Должно быть, – сказал я. – А что еще?
Осборн вздохнул и сел в кресло.
– По крайней мере, он не пытался завещать вам наркотики. Вы все еще утверждаете, что совсем его не знали?
– Вы меня в чем-то обвиняете?
– Мистер Апфел, – сказал он, разводя руками, – я просто задаю вопросы. В делах о самоубийствах никогда нет уверенности на все сто. Может быть, произошло убийство. И если это так, то вы сами видите: вы пока единственный известный нам человек, оказавшийся в выигрыше от случившегося.
– Но он был для меня практически чужим.
Осборн кивнул, постукивая пальцем по своему экземпляру распечатки. Я взглянул на тот, что лежал передо мной, и мне захотелось, чтобы он куда-нибудь провалился.
– Кстати, что это… за ошибка, которую вы не совершали?
Я так и думал, что этот вопрос он задаст следующим.
– Во время войны в Северной Корее я попал в плен.
Осборн какое-то время обдумывал мой ответ. Я ударил рукой по подлокотнику кресла, вскочил и снова поймал на себе взгляд его обманчиво усталых глаз.
– Похоже, прошлое до сих пор сильно волнует вас.
– Это не так легко забывается.
– Хотите что-нибудь рассказать мне о случившемся тогда?
– Дело в том, что все… Нет. Я ничего не хочу говорить. Ни вам, ни кому другому.
– Я должен буду задать вам еще кое-какие вопросы относительно смерти Клюга.
– Видимо, я буду отвечать только в присутствии своего адвоката.
«Боже… Теперь мне придется еще и адвоката искать. Знать бы с чего начинать…»
Осборн снова кивнул, потом поднялся и направился к двери.
– Я уже собрался списать дело на самоубийство, – сказал он, – и единственное, что меня беспокоило, это отсутствие предсмертной записки. Теперь мы ее получили. – Он махнул рукой в сторону дома Клюга, и на лице его появилось сердитое выражение. – Но этот тип не только написал записку, он еще и запрограммировал ее в свой чертов компьютер вместе с целой кучей видеоэффектов. Я, положим, не удивляюсь уже, когда люди делают всякие сумасшедшие вещи: достаточно всего повидал за свою жизнь. Но услышав, что компьютер играет гимн, я понял, что здесь убийство. Сказать по правде, мистер Апфел, я не думаю, что это сделали вы. В одной только моей распечатке – уже несколько дюжин мотивов. Может быть, он шантажировал соседей. Может, именно так он купил всю аппаратуру. Опять же, люди, имеющие наркотики в таких количествах, редко умирают своей смертью. Мне предстоит много работы, но я узнаю, кто это сделал. – Он пробормотал что-то о невыезде, потом пообещал вернуться позже и вышел.
– Вик… – произнес Хэл, и я взглянул на него.
– Я насчет распечатки… – сказал он. – Я был бы тебе благодарен… Они сказали, что сохранят все в тайне… Ты понимаешь, о чем я?
Я только тогда заметил, что глаза его здорово напоминают глаза таксы.
– Хэл, отправляйся домой и ни о чем не беспокойся.
Он кивнул и двинулся к выходу.
– Я не думаю, что все это получит огласку, – сказал он.
На самом деле, конечно, получилось наоборот. Возможно, это случилось бы даже без писем, которые начали приходить через несколько дней после смерти Клюга. Писем со штемпелями Трентона, штат Нью-Джерси, переданных с компьютера, который так и не удалось проследить. В них то, что Клюг упомянул в своем завещании, описывалось уже во всех подробностях.
Тогда, однако, я ничего об этом не знал. Остаток дня после того, как ушел Хэл, я провел в постели под электроодеялом, но никак не мог согреть ноги. Вставал я, только чтобы сделать сандвич или полежать в горячей ванне.
Несколько раз в дверь стучали репортеры, но я не отзывался. На следующий день я позвонил Мартину Абрамсу, адвокату, стоявшему в телефонном справочнике первым, и договорился, что он будет представлять мои интересы. Он сказал, что меня, возможно, вызовут в полицейский участок для дачи показаний. Я ответил, что никуда не поеду, проглотил две капсулы «Дилантина» и бросился в постель.
Пару раз с улицы доносилось завывание сирены, и один раз я расслышал крики: кто-то с кем-то громко спорил. Усилием воли я заставлял себя сидеть дома и не высовываться. Признаюсь, любопытство мучило, но вы и сами прекрасно знаете, что случается с любопытными…
Я ждал возвращения Осборна, но он все не приходил. Дни шли, превращаясь в неделю, и за это время случилось только два события, достойных внимания.
Первое началось стуком в дверь через два дня после смерти Клюга. Я выглянул из-за занавески и увидел припаркованный на обочине серебристый «Феррари». Разглядеть, кто стоит у дверей, я не мог и поэтому спросил, кто там.
– Меня зовут Лиза Фу, – ответила какая-то женщина. – Вы приглашали меня.
– Я определенно не помню вас.
– Это дом Чарлса Клюга?
– Нет, вам в соседний.
– О, извините.
Я решил предупредить ее, что Клюга уже нет в живых, и открыл дверь. Женщина обернулась и улыбнулась совершенно ослепительной улыбкой.
Просто не знаю, с чего начать описание Лизы Фу. Помните то время, когда на первых страницах газет красовались карикатуры на Хирохито и Тодзио, а в «Таймс» совершенно без смущения пользовались словом «джап»? Маленькие человечки с круглыми, как футбольный мяч, лицами, уши, словно ручки от кувшинов, очки с толстыми стеклами, два больших, как у кролика, передних зуба и тоненькие усики…
Если не считать усы, то она просто сошла вот с такой карикатуры. Очки, зубы… Но на зубах стояла скобка, и это напоминало клавиши пианино, обмотанные колючей проволокой. Ростом она была пять футов и восемь или девять дюймов, а весила не больше 110 фунтов. Причем я бы сказал сто, но добавил по пять фунтов на каждую грудь, настолько большую при ее тоненькой фигурке, что надпись на майке читалась как «POCK LIVE», и только когда она поворачивалась боком, я мог разглядеть две буквы «S» по краям.
Лиза Фу протянула мне изящную тонкую руку.
– Похоже, мы некоторое время будем соседями, – сказала она. – По крайней мере, пока я не разберусь с этим «логовом дракона» на соседнем участке.
Если у нее и чувствовался какой-то акцент, то скорее из долины Сан-Фернандо.
– Очень приятно.
– Вы его знали? Я имею в виду Клюга? Так он, по крайней мере, себя называл…
– А вы думаете, это не настоящая его фамилия?
– Сомневаюсь. «Клюг» по-немецки означает «умный». А на жаргоне хакеров это «хитрец» или «ловкач», что к Клюгу относится в полной мере. Хотя «серый процессор» у него определенно барахлил. – Она многозначительно постучала пальцем себя по виску. – «Вирусы», «фантомы» и «демоны» выскакивают каждый раз, когда люди из полиции пытаются подключиться к его системам, матобеспечение «протухает», «битовые корзины» переполняются…
Она говорила и говорила, но для меня все это звучало как суахили.
– Вы хотите сказать, что в его компьютерах прячутся демоны?
– Точно.
– Тогда им, похоже, нужен будет экзорсист.
Она ткнула большим пальцем себя в грудь, показав одновременно еще пол-акра зубов, и сказала:
– Это я и есть. Однако мне надо идти. Заскакивайте повидаться в любое время.
Второе интересное событие недели произошло днем позже: по почте пришел бланк банковского уведомления. На мой счет были переведены три суммы. Первая – обычный чек из Управления по делам ветеранов войны на 487 долларов. Вторая сумма в 392 доллара 54 цента – проценты на деньги, оставленные мне моими родителями пятнадцать лет назад.
Третий вклад был переведен двадцатого, в тот день, когда умер Клюг, – 700 083 доллара 04 цента.
Через несколько дней ко мне заглянул Хэл Ланьер.
– Ну, неделька!.. – произнес он, плюхнувшись на диван, и начал рассказывать.
Оказалось, что в нашем квартале зарегистрирована еще одна смерть. Письма вызвали немало неприятностей, особенно после того, как полиция начала ходить по домам и допрашивать всех подряд. Кое-кто, почувствовав, что круг сжимается, покаялся в своих грехах сам. Женщина, «развлекавшая» коммивояжеров, пока ее муж находился на работе, призналась ему в неверности, и тот ее застрелил. Теперь он сидел в тюрьме округа. Это, пожалуй, самое плохое из того, что произошло, но случались инциденты и помельче: от драк до выбитых камнями стекол. По словам Хэла, налоговое управление планировало временно открыть в нашем районе специальное отделение, поскольку сведения о доходах слишком большого числа людей требовали проверки.