Олег Койцан - История Разума в галактике. Человек. Женщина: Исповедь Истерички.
Визг оборвался. Лопнул. Захлебнулся на самой неистовой ноте, возвращая свободу моей парализованной воле. Наступившая тишина опрокинула меня на колени, – сердце неистово колотилось.
Пока я отходила от потрясения (и в этот раз – в какой уже раз!), наш Невозмутимый Неустрашимый Рыцарь, хладнокровно пятясь, гордо отступил от еще трепещущих, пульсирующих обрубков существа. Потерял к ним всякий интерес, – покончив с чудовищем, принялся за жертву. Вторым игроком в догонялки был… Женька?! Обессиленный, он едва мог шевельнуться. (Впрочем, этого пока от него никто и не требовал.)
Наконец, рядышком объявились и наши парни (измученная Ольга осталась сидеть, где сидела). Сильно взъерошенные, они явно чувствовали себя совсем не очень уверенно. Тем более что наш Благороднейший Спаситель не обращал на них ни малейшего внимания, весь, без остатка, поглощенный лицезрением раны, оказавшейся в Женьки на левой лопатке.
Пальцы Спасителя ловко засуетились, освобождая края раны от лохмотьев одежды, требовательно ощупали ее края, прошлись по всей спине, ища иные, не видимые глазам, повреждения. Рана выглядела несерьезно – неглубоко посеченная кожа, и только, но наш Герой был ею очень озабочен. Во владениях его обширных карманов нашлось все необходимое, дабы утолить его жажду врачевания. Нет, однако, не все. Вот он озабоченно хмурит бровь, покусывая в размышлении кончик своего уха, нет – носа, а впрочем, кажется это кисточка хвоста… Но мы отклонились от нашего великого и живого повествования. Что со мной? Неужели я схожу с ума? Только без истерики. Надо взять себя в руки и хоть перед читателями выглядеть пристойно.
Закончив с Женькиной раной, Он, наконец, обернулся к нам и прямо посмотрел на нас, и мне показалось... в его глазах мелькнуло… Нет, я явственно увидела в Его взгляде жалость, а мгновением спустя Его лицо вновь было бесстрастно.
Глава 2
Прошу мне верить. У нас есть всего три часа, и потом мы должны уйти отсюда… Мало времени. Очень мало. – И только. И никаких откровений, объясняющих происшедшее, – происходящее. Слова, казалось бы, обязанные по сути, выражать чувства, были сказаны без всяких интонаций, лишены всяких обертонов – ни просьб, ни приказов, ни решительности уверений. Ничего.
Я ощутила себя глупо и… разочарованно, – а потому и глупо.
Впрочем.
Он вновь разжал губы, – Вы, – взглянул на Владимира, на Сашу, – соберите и отнесите к палаткам мое оружие; мои санки – туда же. Палатки снять и разложить на земле. Торопитесь. – И опять, никакой, приличествующей этим фразам, властности. Только слова.
Парни ушли, ибо у них появилась цель ближайшего существования; и... они были сломлены.
Я осталась.
Помоги ей. – Кивнул мне на Ольгу, – Лежи, – бросил Женьке. Вот так, всем дал некую цель, работу – время и средство отвлечься, очнуться, прийти в себя.
Парни ушли, а я осталась.
Он шагнул к ближайшей березе – тому, что выглядело КАК береза от кончиков листьев кроны и почти до основания комля; почти, – но не далее. Дальше шел узкий – меньше полуметра шириной – пояс игл, цветом от насыщенного каштанового до глубоко черного; игл, беспорядочно торчащих, разноразмерных (длиннейшие – с ладонь), густо рассеянных по древесине, сверкающих на самом острие каплями… чего-то. Чего-то смолистого, что ли? Еще ниже, у самой почвы, от этого же ствола пышно топорщилась неожиданная мешанина, обычного для наших родных лесов, подлеска. Дикая смесь земных, но совершенно неберезовых длин, форм, фактур веток и листьев.
Итак, ОН ШАГНУЛ к ближайшей “березе”.
Помедлил.
А потом совершил такое, что от изумления даже у Женьки нашлись силы привстать: ткнул открытой ладонью в самую гущу игл. Хорошо было видно, как их природный окрас начал стремительно изменяться, от кончиков и вглубь наливаясь кроваво-красным. При этом (экая безделица!) вполголоса, своим замороженным голосом, не изменившимся даже от той дикой боли, что он должен был испытывать, принялся читать лекцию об окружающей флоре и фауне. Право, экая безделица!
- Удивительный, странный Лес, действующий выше, чем на уровне инстинкта. Коллективный разум, абсолютно чужой нашим разумам. Непостижимый, каждая часть которого, взятая отдельно, хотя и более ограничена в возможностях, чем целое, но жизнеспособна и самостоятельна в поступках. Независимость. Взаимозаменяемость. Мгновенная и идеальная приспособляемость. Таков диктат местных «природных» условий – или так, или смерть; изменчивость или смерть. – Отнял кисть руке от ствола «березы», указал ею же на пук еще розовеющих его кровью, но медленно принимающих естественный цвет, игл. – Эти колючки Его рецепторы: обонятельные, вкусовые - и вместе с тем, это поры, через которые Лес стерилизует местный воздух смесью очень сложно устроенных веществ, - поднялся на ноги, повернулся лицом к нам, - а так же, как побочное действие, угнетающих высшую нервную деятельность. – Обвел всех нас взглядом, повысил голос. – Если бы вы случайно не оказались так близко к краю Леса, или ветер дул в другую сторону, сейчас бы вы лежали в своих палатках, погруженные в глубокий сон, и были б в сущности, частью живых консервов Леса, - не более того. Сейчас, когда Лес понял устройство моего организма, Он производит молекулы ферментов более специализированно, конкретно для воздействия на мою нервную систему, подразумевая для себя, что и вы относитесь к тому же виду человека, что и я. Это почти так, но я все же немного отличаюсь от вас. Несущественно, но отличаюсь, и это отличие введет в заблуждение Лес. На некоторое время Его давление на вас пятерых почти исчезнет, не надолго – Он слишком совершенен для обмана, даже для самообмана. А пока здесь относительно безопасно – ветер утихнет только часа через два, за тем сорок минут затишья, однако после ветер задует вновь, при чем потоки воздуха изменят направление на противоположное нынешнему, – вот тогда-то и придется уходить. Но об этом позже. А сейчас к вашему лагерю и за работу. А тебе, - еще раз взглянул на Женьку, - необходимо сделать укол антибиотика. И, - придержал дыхание, - обходите подальше этих тварей, - бросил взгляд на их обезображенные туши, – причину расскажу позже... за работой.
Поднял с земли оружие, подобрал шлем и двинулся быстрым шагом мимо нас к лагерю: там наши мальчишки уже свалили одну из палаток, но теперь безвольно сидели, привалившись спинами к боковой стенке другой. Не в силах унять внезапно навалившуюся, запоздало пришедшую слабость пережитого.
Только сейчас начинаю понимать, какой скорости и четкости работы должен был быть его рассудок, что бы ТАК плавно, ровно, без сбоев и излишних пауз изъяснять свои мысли русским литературным – книжным слогом.
