Валентин Сычеников - Экстрасенс, или Не размыкая круга
Конечно, предъявлять какие-либо претензии к Люсьен я не смел. Она, как любят говорить, была вольна, как птица. Я понимал это, понимал и то, что сам свободен по отношению к ней. И все-таки, чужая подушка и Люсьен - это удар.
Держа в пальцах бритвенный станок, Я ощущаю тепло ее руки, забытое на стальной рукоятке. Это придает мне магических сил и, обдирая вторую щеку, на первой, уже гладкой, я чувствую осторожное прикосновение ее губ.
- Наконец-то! - радуюсь я.
- Опасно оставлять надолго в одиночестве любимых женщин. А в выходные дни и подавно.
- Но как успеть быть с ними всеми и всегда? - в тон ей, ерничая, подхватываю я.
Она мгновенно становится серьезной, поворачивает к себе мое лицо и, заглядывая в глаза, произносит просяще-повелительно:
- Не надо, милый. Только слабый пол имеет право на такой тип кокетства.
- Зачем же им злоупотреблять?
Люсьен меняется мгновенно. В ее глазах уже опять лукавинка.
- Затем, что это действительно опасно.
Я не могу сдержать улыбки. Ни в ком я не уверен так, как в Люсьен. И тут же улыбаюсь еще раз, уже горько: никто не предает нас столь вероломно, как те, в ком мы уверены.
- Как твои дела? Я тебя не видела целую неделю.
- Отлично, - подмигиваю я, а про себя удивляюсь: почему она сегодня говорит не стихами?
- Слыхала, ты ремонт затеял кабинета?
- Когда в гости хоть иногда заходят такие красивые женщины, невольно начинаешь заботиться об убранстве своей обители.
- И шторы новые я с улицы видала...
- Сменил. И полки все покрасил. Да и цветы не так уж редко стол мой украшают...
- И школу там какую-то отрыл... Да, слушай, ну, а как твой приз?
- Почти готов. Вот только в понедельник последнюю осталось визу наложить.
- Ну до чего ж ты странный человек... - Люсьен поводит плечами. - С работы его чуть не гонят, же - ремонты кабинетов, как будто для себя. Но ведь тебе сказали: подыщи другое место для своих дерзаний. И критика твоя уже давно не одному на горло наступила. И все тебя хотят изжить, а нач-по-кадрам...
- Милая девчушка, нач-по-кадрам не столько критику хулит и действия мои, как наши с тобой чувства. Вот эта кость ему дыханье перебила... А что касается всех странностей моих, то будь я чуточку иным, ужель меня б ты так боготворила?
Люсьен не спеша встает.
- Ну что ж, привет тебе, привет, счастливый неудачник иль несчастный плут! Я рада, что в тебе не остывает твой упрямый дух, что мысль твоя, как прежде, дерзновенна, что голова, как водится, забита ерундой, хотя и вперемешку с веществом полезным, что ты так весел, изможден, невыносим и мил, твой оптимизм меня, как и всегда, пленяет, ну, а теперь я ухожу пленять других.
Я весело махнул рукой ей вслед, тщательно ополоснул бритву и, успокоенный, в который уж раз в эту ночь, упал в постель.
Остался лишь друг. Жан. Он неторопливо листает страницы моей последней рукописи и швыряет ее на стол.
- Чушь какая-то...
- Да брось ты, Жан, - вспыхивает его брат Славик, откладывая в сторону другую часть рукописи. - Чувствую, твоя ведь школа. Ты же всегда ему талдычишь об оригинальности, неповторимости...
- Оригинальность, Славонька! О-ри-ги-наль-ность!.. - нараспев тянет Жан. - Или ты под этим словом понимаешь и бред пьяной обезьяны? - Он тычет пальцем в мои листки, впитывающие в себя лужицу со стола.
- Почему бред, ну почему?! - Славка вскакивает с кресла, которое жалобно взвизгивает, расставаясь с его тяжестью. Он сует в рот сухарь и начинает с хрустом перемалывать его, не прерывая, однако, диспута.
- А помнишь, как возник вопрос: а кто такой Андрей Тарковский?
- Э, нет, парнишка, нет! - энергично возражает Жан.
- Чего уж нет, раз - да?! Ведь люди дошли до того, что плевали в экран с его "Зеркалом"!
- Некоторые, Славонька, не-ко-то-ры-е, - чеканит Жан.
- Дегенераты! - рычит Славка.
- А вдруг в данном случае в числе этих некоторых - ты?!
- Парнишка, заговариваешься!..
- Не я, а ты!
Славка подвижен и, конечно, сейчас, распалившись в споре, он принимается бегать по комнате, ожесточенно жестикулировать. Кроме того, он неплохой артист и может довольно убедительно сыграть чувства, возможно, ему и не присущие.
Но Жана с толку сбить не так уж легко. Он улыбается, бросает насмешливый взгляд на экспансивного оппонента.
- Слушай, братец, ты не разыгрывай мне здесь интермедии. За что ты хочешь выдать этот пьяный бред?
- Обычная гиперболизация.
- Обычная?
- Ну...
- Ну!
- Не совсем...
- Пьяная?
- А что же, человеку и выпить нельзя?
- Можно, - Жан обладает способностью "рубить" действия. - Налей!
Славка мгновенно хватает из-под стола огромную, кажущуюся черной бутылку, расплескивает в сомнительной чистоты граненые стаканы портвейн, опрокидывает в рот.
- Поехали к нему.
Жан бросает взгляд на часы.
- Четыре. Спит.
Славка замирает посреди комнаты, закрывает глаза, настораживается, напрягается и через несколько секунд выпаливает:
- О нас думает.
Жан хохочет:
- Лови такси, телепат.
Я снова достаю трубку, набиваю ее табаком, произвожу ревизию в баре и начинаю ждать гостей. В этот раз наяву.
Ожидание томительно. Я прикидываю: оделись, вышли, поймали, сели, договорились - едут. Стрелки на часах отсчитывают промежуток, нужный на дорогу. Все это время я спокоен. Я жду. И только когда лимит выходит, вздыхаю: не поймали такси и, конечно, вернулись. Не такие уж они упрямые. Жан, к тому же, в прошлом году погиб-таки в автокатастрофе...
И я вынужден вновь вернуться в мой замкнутый круг, в мою ночь, которая, распугав даже кошек, зацепилась за крышу дома, остановилась, не проходит, не кончается.
Впрочем, теперь-то она мне не страшна. Согретый мыслями о друзьях и их воспоминаниями обо мне, я облегченно натягиваю одеяло до подбородка, делаю вдох-выдох, прощальный для меня на сегодня в этом мире, и только легкий стук в окно заставляет меня задержаться в бытии еще на минуту. Еще на миг.
Стучит моя жена. Вторая. Последняя. Любимая. Она приветливо улыбается мне своей покорной и чарующей улыбкой, указательный палец ее правой руки медленно сгибается во всех трех фалангах и делает манящий жест.
Я встаю и иду к окну. Я не могу не идти. Даже если это против моей воли. Как когда-то, она соблазнительно подмигивает мне, ее нежные губы размыкаются: "Открой".
Я знаю, что она - Цирцея. Я понимаю, что открывать ей никак нельзя, что это будет ошибкой, будет преступно, преступно для нас обоих. Я напрягаюсь, пытаюсь еще зацепиться за стулья, стол, шкаф, но меня влечет вперед к двери, рука моя сама поднимается, отодвигает защелку.
В распахнувшемся светящемся дверном проеме на мгновение застывает ее фигура. Изящная, по-кошачьи гибкая, манящая. Лицо ее светло и игриво. Глаза горят страстью из-под густых бровей. Тонкая нежная шея бережно и гордо поддерживает наклоненную вперед головку. Плавно опущены плечи. Руки брошены вдоль тела, но я чувствую, как готовы они подняться мне навстречу.
