Виктор Шендерович - Человек с плаката
- Ты что?
- Нет, ничего,- сказал он и покраснел, потому что ложь унижает человека.
- Ты ешь, ешь...
Он послушно взял ложку.
- Дай-ка пиджак! - Женщина ловко вдела нитку в игольное ушко. - Как тебя звать-то? - участливо спросила она через минуту.
Человек медленно опустил ложку в щи и задумался.
- Слава...- проговорил он наконец.
- Слава,- повторила женщина, примеряя к нему это имя.- А меня Таня.
Она тремя взмахами пришила пуговицу и, нагнувшись, откусила нитку. Человек украдкой смотрел на нее, и ему было хорошо.
- Ты не переживай особо,- вдруг сказала женщина.- Сама же потом пожалеет, что прогнала, вот увидишь. Перемелется - мука будет...
- Да,- ничего не поняв, согласился мужчина и на всякий случай добавил: - Хлеб - наше богатство.
- А? - Таня поглядела на него долгим, тревожным и удивленным взглядом, и от этого взгляда у человека перехватило дыхание.- Ты чего?
- Я? - переспросил он. В груди его остро заныло какое-то новое чувство.- Я...- Он отложил ложку. Он решился.- Таня.- Голос человека зазвучал ровно и торжественно.- Я хотел предложить вам...- Он сглотнул.Давайте с вами создадим семью - ячейку общества.
- Ты... Ты что? Ты с ума сошел? - Слезы вдруг побежали из ее глаз.- Ты что, издеваешься, да? За что?
Она резко встала и отошла к окну. Человек растерялся.
- Я не сошел с ума,- проговорил он наконец.- Я не издеваюсь. Я серьезно.
Женщина вздрогнула, как от удара, взяла с подоконника сигареты и зачиркала спичкой. Человек насторожился. Ему стало ясно, что он сделал что-то не так. В повисшей тишине потикивали ходики.
- Странный ты какой-то,- наконец затянувшись, негромко сказала она в стекло и тревожно оглянулась на него.- Слушай, чего это ты все время?
- Чего я все время? - Человек изо всех сил пытался понять, в чем дело.
- Ну говоришь чего-то. Слова разные...
- Слова?
- Ну да.- Таня невесело усмехнулась.- Не обижайся, только... будто ненастоящий ты какой-то, правда...
- Почему... ненастоящий? - раздельно, не сводя с женщины пристальных глаз, спросил человек.
Она не ответила - и тогда жернова воспоминаний заворочались в его лобастой голове.
- Простите, Таня,- медленно сказал он, вставая.- Простите, я, наверное, пойду.
- Подожди! - Ее глаза заглядывали снизу, искали ответа.- Ты обиделся обиделся, да? Но я не хотела, честное слово... Господи, вечно я ляпну чего-нибудь! - Она жалобно развела руками.- Не уходи, Слава, сейчас картошка будет. Ты же голодный...
Последние слова она сказала уже шепотом.
- Нет,- ответил человек, чувствуя, как снова начинает плыть земля под ногами. Он тонул в светло-зеленых глазах женщины. Ему хотелось сказать ей на прощание, что Минздрав СССР предупреждает... но почему-то промолчал, а потом, уже на пороге, сказал совсем другое:
- Таня, не сердитесь. Вы мне очень нравитесь. Это правда. Но я должен идти. Мне надо.
Говорить было трудно. Приходилось самому подбирать слова, и человек очень устал. Он хотел наконец во всем разобраться.
- Заходи, Слава, - тихо ответила женщина. - Я тебя накормлю. - И протянула пиджак.
Что-то встало у человека в горле, мешая говорить. Он, как маленькую, погладил ее по голове огромной ладонью.
- Спасибо.
Синяя струйка потянулась за ним к лифту.
Человек шел через город.
Он не знал адреса, он никогда не был там, куда шел, но что-то властно вело его, какое-то странное чувство толкало в переулки, заставляло переходить кишащие машинами улицы и снова идти, идти... Его пошатывало, синяя струйка стекала по грязным ботинкам, окрашивая лужи на тротуарах, но человек не замечал этого. Он шел и чем чаще заглядывал в лица прохожих, тем больше чернел лицом сам.
Он был чужим в этом городе, чужим - со своим пиджаком, со своим ростом, со своими хорошими мыслями, заколоченными восклицательными знаками.
У перехода человек остановился, пропуская машину, и она окатила его водой из лужи. Быстро обернувшись, он увидел за рулем холеную женщину в алом, сверкающем в вечернем свете плаще, со странной тоской вспомнил Таню, ее кухоньку, луковицу в баночке на облупленном подоконнике - и насупил брови, уязвленный сравнением, и снова, как тогда, на скамейке, услышал свое сердце.
- От каждого по способностям - каждому по труду! - глухо, словно про себя, произнес человек, провожая стремительный "мерседес", и помрачнел, размышляя о таинственных способностях женщины за рулем.
Две проходившие мимо представительницы советской молодежи переглянулись и прыснули. "Псих!" - громко сказала одна представительница, а другая, пообразованнее, сказала: "Крэзи!"
Человек шел через город, и, как почва в землетрясение, трещинами расходились извилины за высоким куполом его лба. Он впитывал в себя этот мир, он начинал понимать его, но что-то нехорошее уже происходило в нем. Возле какой-то площади с огромным каменным гражданином человек перешел улицу в неположенном месте и зашагал дальше под милицейскую трель. "Красный свет зажегся - стой!" - ожесточенно прошептал человек, и кривая усмешка обезобразила его лицо.
Смеркалось, когда, повернув в затерянный между шумными магистралями переулок, человек остановился у подъезда старого, с облупленной лепниной на стенах дома: здесь!
Кукин, чертыхаясь, начал пробираться через полутемный, заваленный листами картона коридор. В дверь снова трижды позвонили - громко и требовательно.
- Кто? - крикнул он, вытирая руки тряпкой, смоченной в растворителе.
- Слава,- ответили из-за двери.
"Баулкин приперся",- недовольно подумал Кукин, открывая.
Но это был не Баулкин.
- А-а! А-а-а-а!!! - завопил Кукин, попятился, обрушил с табурета коробку с красками и упал на свое новое полотно "Пользуйтесь услугами сберегательных касс!".
Вошедший закрыл дверь и повернулся. Кукин сидел на полу и слабо махал рукой, отгоняя привидение.
- А-а,- простонал он, поняв наконец, что привидение никуда не уйдет.Ты как...- Слова зайцами прыгали у него на губах.- Ты откуда?
- От верблюда,- ответил гость.
Гость был грязен, волосы его свалялись и торчали в разные стороны, глаза горели нечеловеческим огнем, но - отдадим должное Кукину - он-то узнал вошедшего сразу.
Из лежавшей на боку банки тихонько выползла синяя масляная змейка. Гость осторожно присел на корточки, поднял банку, вдохнул родной запах.
- Ну, здравствуй,- сказал он художнику.
Художник сидел, выставив вперед острый локоть и отчетливо представляя руки вошедшего на своей шее. Был художник невзрачен, с узким иконным личиком, в старом порванном свитерке, но умирать ему еще не хотелось.
- Ты меня не узнаешь? - кротко спросил человек.
Нервный смешок заклокотал в худой кукинской груди. Он мелко закивал и, стараясь не делать резких движений, начал подниматься по стеночке. Поднимаясь, Кукин круглыми, как пятаки, глазами глядел на детище своей фантазии.
