Сергей Казменко - «Если», 1995 № 07
— Я должен сказать вам правду, — начал он. — Только не считайте меня сумасшедшим. А впрочем, как вам угодно, и пусть меня даже отправят туда, где вы держите своих сумасшедших.
— Вы это серьезно, приятель? — спросил я его. — У нас туда возят вперед ногами.
Он съежился, услышав это, а мне самому стало противно от собственной мелочной жестокости. Впрочем, мое замечание его не остановило. С полминуты он помолчал, нервно сцепляя и расцепляя пальцы, а потом его понесло. Ну и историю я услышал…
— В-вы м-можете мне не верить, — заикаясь, заговорил он, — н-но я прибыл из более далеких мест, чем в-вы думаете. — Потом он немного помолчал и вдруг выпалил с видом человека, который убежден, что ему все равно не поверят: — Я — п-путешественник во времени.
И я ему конечно же не поверил. Эдак и я могу обернуться простыней и бродить ночью по улицам, заявляя, что я — призрак хромого Гугона. Так я ему и сказал. Его это, впрочем, не остановило, и он принялся объяснять мне, как именно осуществляются путешествия во времени. Мир, как он утверждал, гораздо сложнее, чем думают наши ученые. Он, правда, не знаком с их трудами, но уже одно то, что я считал путешествия во времени невозможными, позволяло ему свысока смотреть на нашу науку. И хотя сам он в темпоральной физике, как он называл это, не разбирался, он пользовался ее достижениями и рассуждал поэтому с позиций высшего знания.
Так вот, если верить Лиммелю, путешествия во времени — вещь вполне реальная, причем путешествовать теоретически можно в любом направлении. Однако первые же эксперименты показали, что при перемещении в будущее возникают какие-то пока непонятные возмущения темпорального поля, приводящие к разрушению машины времени уже на первых секундах перемещения. Путешествия же в прошлое оказались настолько просты, что машины времени для их осуществления доступны практически любому жителю того мира, откуда прибыл к нам Лиммель. Только вернуться назад в свой мир оказалось практически невозможно. И совсем не потому, что путешественник как-то застревает в прошлом. Наоборот, в прошлом невозможно задержаться сверх промежутка времени, определяемого величиной полученного темпорального импульса, по истечении которого путешественника неизбежно выбрасывает обратно в то время, из которого он отправился — но уже в совершенно иной мир, в котором все совершенное им в прошлом произошло в действительности и оказало влияние на историю. Самым поразительным в его рассказе было утверждение, что своим появлением в прошлом человек не меняет того мира, из которого он отправился путешествовать. Он просто перескакивает в некий параллельный мир, порожденный, быть может, исключительно его собственным вмешательством в прошлое.
— Быть может, — сказал он с какой-то затаенной гордостью. — Мир, в котором вы живете, родился благодаря моему вмешательству в его историю.
— Ну уж это вы, приятель, пожалуй, загнули, — я похлопал его по плечу. Выпитое пиво слегка шумело в голове, усталость постепенно отступала, и я слушал его треп уже вполне доброжелательно. Что, впрочем, не изменило моей решимости от него избавиться.
— Вы мне не верите? — спросил он.
— Конечно не верю. Вот если бы вы на моих глазах выпорхнули из небытия на своей машине времени — где, кстати, вы ее держите? — тогда, может, и поверил бы.
И тут он вдруг зарыдал. Честное слово, так прямо по-настоящему взял и зарыдал. Уронил голову на руки и давай почти беззвучно трястись, размазывая слезы и сопли по рукаву. Уж лучше бы глотал и дальше свои таблетки, чем так позориться.
Надолго его, конечно, не хватило. Минут через пять, слышу, начал он что-то бормотать себе под нос, но прислушиваться мне было не интересно. Я закурив новую казенную сигару, подозвал Клемпа и заказал ему еще пару кружек. Ну и бутербродов, конечно. Эх, испорчу я себе окончательно желудок таким питанием.
Клемп, видимо, прочитал мои мысли, и вместо бутербродов принес две порции сосисок с жареной картошкой. Раньше в его заведении о такой роскоши не приходилось и мечтать, но я не стал спрашивать, откуда все это взялось, а молча принялся за еду. Если дела пойдут так и дальше, я еще обо всем успею его расспросить. Я уже приканчивал свою порцию, когда бормотание Лиммеля стало отчетливее, и можно было разобрать без конца повторяемый им риторический вопрос:
— …и почему я такой несчастный?…и почему я такой несчастный?
Бывают же на свете зануды.
— А по-моему, так вы счастливчик, — не выдержал я наконец. — Столько, наверное, всего повидать успели. Как там, в прошлом нашем, интересно было?
— Что? — он непонимающим взглядом уставился на меня.
— Вы поешьте, приятель, и сразу полегчает.
Я кивнул на тарелку. Видно, голод сильнее всякого расстройства. Он даже переспрашивать не стал и вмиг умял всю порцию. Так, будто не ел дня три или четыре. Хотя, кто его знает, может, он и вправду давно ничего не ел?
— Ну так как там, в прошлом-то нашем жилось? — снова спросил я, когда он кончил есть.
— Глаза бы мои на это прошлое не глядели.
— А все-таки?
— Да какая вам разница? Будто я туда что-то разглядывать отправился. И зачем только я ввязался в это дело?
— Вам что, сильно здесь не по нутру? — я постарался удивиться.
— Мне здесь не нравится.
— Сами виноваты. Это же из-за вашего вмешательства наш мир стал таким, каким вы его видите, — я усмехнулся, показывая, что по-прежнему не верю его рассказу.
— Но что же мне делать?
— Да отправляйтесь снова в прошлое — только и делов.
И вот тут он мне выдал. Вот тут он меня наповал сразил.
— Если б я мог… — сказал он и всхлипнул.
— Что, кто-то угнал вашу машину? — я боялся поверить мелькнувшей в голове догадке.
— Ее нельзя угнать… Да вы не поймете.
Я с удовольствием съездил бы ему по зубам за эти слова, но сдержался. Пока. Скоро я перестану сдерживаться, потому что не нанимался выслушивать такие сентенции от всяких таблеточников.
— Вы что, боитесь вернуться к своей машине? — спросил я напрямик.
— Да не в этом дело, — он досадливо махнул рукой. — Не в этом дело… Если бы все было так просто… У меня… Ну как бы это вам объяснить? У меня сел темпоральный аккумулятор. И теперь я навеки заточен в вашем мире. Это была моя пятая, последняя попытка — и снова неудача.
Он опять закрыл лицо руками и зарыдал. После порции сосисок с картошкой сил у него на это было достаточно. А я сидел и мысленно чертыхался. Вот ведь угораздило этого Лиммеля! И самое обидное — в конце квартала.
— И чего вас понесло путешествовать? — я не мог скрыть досады.
