Александр Тарасенко - Полёт ласточки в околоземном пространстве
— Не знаю — сказала Ласточка.
Они помолчали. На скатерти крохотная коричневая точка от капельки чая.
— Ответь, почему люди обычно стыдятся лучших, а не худших своих мыслей — неожиданно спросил дядюшка. Его голос звучал сварливо, словно говорил архетип всех дядюшек на свете: по стариковски вредных, но в глубине души добрых: — Почему лучшие побуждения остаются не высказанными, а наихудшие наоборот выпячиваются. Отчего люди стараются выглядеть хуже, чем они есть?
— Не понимаю — пролепетала Ласточка.
— Я же знаю, о чём ты думала — всё так же ворчливо продолжил дядя Егор: — Ты хотела сказать, что попробовала бы изменить мир к лучшему. Скорее всего, у тебя ничего бы не получилось, ты и сама понимала это, но хотя бы попробовала. Хотела сказать, что приказала бы себе стать не только умнее, но лучше. Лучше во всех смыслах и в моральном тоже. Однако почему-то не сказала. Вместо этого: удовлетворение желаний, вывешивание грязного белья. Нет, я уверен, что ты приказала бы влюбиться в себя десятку красивых мальчиков. Может быть, превратила бы жизнь неприятных тебе людей в ад. Но ведь не только это. Не только. Зачем стесняться своих самых лучших побуждений?
Лицо Оли пылало. Казалось, дотронься до пунцовых щёк, до лба, оттенка спелого помидора и обожжешься. Говорить с дядей на такие темы и так свободно, всё равно, всё равно — она не могла придумать подходящего сравнения — всё равно, что говорить с отцом.
Наконец Ласточка тихо-тихо сказала: — Разве можно узнать, как я повела бы себя, получив дар власти. Хочется надеяться, но я боюсь себя, своих желаний и страшных возможностей. Сделать мир лучше. Сразу хочется спросить «что значит лучшие». Конечно, я подумала об этом. Но облечь мысли в слова было бы неправдой. Хвастовством…
— Фарисейством — закончил дядюшка — Прости, я смутил тебя.
— Ничего — Ласточка вытирала лицо платком.
По правилам хорошего тона разговор следовало перевести, например, на погоду, но дядюшка упрямо продолжил: — Имей возможность поделиться властью при этом, не теряя её, поделилась бы с кем-нибудь?
После долгого раздумья Ласточка произнесла одно слово: — Да. — Она пришла в себя. Кожу на лице больше не щипало, а зеркальце в карманной косметичке отражало всего лишь слегка растерянную девушку.
— Но почему! — впервые дядя Егор слегка повысил голос: — Делиться властью с другими почти противоестественно. Твоя, правда, почему «да»?!
— Этот дар не должен пропасть — задумчиво сказала Ласточка, впрочем, не глядя дяде в глаза: — Ничего новое не должно быть потерянно безвозвратно. — И совсем тихо прошептала: — Потерянно для человечества. — Можно смеяться — подумала она — Человечество — такое громкое и смешное слово. Чем же мы занимаемся, господи, боже мой! Приехал, называется дядюшка.
— Это всё, что я хотел услышать — Егор Николаевич разглядывал племянницу, заставляя ту смущаться и ещё дальше отводить глаза.
— Неужели сеанс психологической разгрузки закончился — попыталась пошутить Оля — А думала затянется на всю ночь.
На столе лежит шар из стекла — дядюшкин подарок. Искусственный снег успел опуститься, накрыв игрушечный домик белой пеленой.
— Почти закончился- поправил дядя Егор.
— Что? — Почти закончился сеанс.
— О нет!
— Больше никаких вопросов — успокоил дядюшка — Так, маленькая просьба. Можно сказать пустячок.
Оля изобразила показное смирение. Её словно бы встряхнули, как стеклянный шар. Не простой был разговор. Очень откровенный. Такие бывают раз в несколько лет, а может быть и никогда. Если всё-таки бывают, то обычно между влюблёнными, но никак не между дядей и племянницей.
— Пожалуйста, вспомни нашу прошлую встречу — попросил Егор Николаевич: — Где она состоялась. Может быть в Выборгске. Или в Петербурге. Во что мы были одеты. Какая стояла погода.
На Олином лице крупными буквами написано «какая глупость» и «кажется, дядя сошёл с ума, что мне делать». Однако Ласточка добросовестно начала вспоминать и постепенно надписи на её лице стирались.
— Ну же — добродушно поторопил дядюшка. В углу еле слышно гудел холодильник. Где-то за стенкой низко, на пределе слышимости задрожала труба.
— Я не могу вспомнить — чётко произнесла Ласточка. Вдруг очень захотелось встать из-за стола и отойти к окну — подальше от этого самозваного дядюшки. Или лучше попытаться выбежать из квартиры, забывшись в громком, надрывном крике. Что удержало девушку от поспешных действий, не знала она сама. Храбрость — не смешите многострадальные тапочки. То соображение, что может быть выбежать не удастся — тоже нет, хотя промелькнувшая мысль, несомненно, внесла свой вклад.
Оля напряглась до боли и посмотрела в глаза старика.
— Я не могу вспомнить — как будто они впервые встретились на лестничной площадке. Снег, бьющийся в окно. Разбушевавшийся холодильник. Чёрный портфель у стены. Тусклый свет лампочки под потолком, закованной в объятья абажура.
— Ты прекрасно держишься — одобрил липовый дядюшка. Если хорошо подумать, то у отца Ласточки вообще не было братьев.
— И ещё одна просьба. Пожалуйста, скажи, что этот чайник зелёный.
— Он белый — произнесла Ласточка. Внутрь словно засунули гигантскую сжатую пружину.
— Белый — согласился дядюшка: — Но ты скажи, что он зелёный, пожалуйста.
Ласточка попыталась. Не хотелось отказывать тому, кто сидел перед ней. Девушка честно постаралась.
— Ну же — улыбнулся он — Это так просто, сказать, что белый чайник на самом деле зелёного цвета.
В комнате заиграл мелодию сотовый телефон. Это была мелодия «обличение» из мюзикла «последнее испытание». Телефон играл, а Ласточка и старик смотрели друг на друга.
Наконец он произнёс: — Кажется, твой телефон зазвонил.
Ласточка медленно, оттого, что не была уверена, удержат ли ноги или она упадёт, вышла из-за стола. Очень хотелось жалобно попросить «можно взять телефон», но Оля сумела промолчать. Ещё больше тянуло открыть входную дверь и бежать. Особенно когда она вышла в коридор. Ласточка подавила и это желание.
Крохотная коробочка сотового телефона подпрыгивала, экран переливался цветами, стремясь привлечь внимание хозяйки. Собственный дом. Знакомые вещи. Она спит, другого объяснения просто нет. О другом объяснении не хочется даже думать.
На тарелке лежало надкусанное пирожное. Уже начавшее подсыхать.
Ласточка поднесла трезвонивший аппарат к уху: — Алло.
Глава 2. Встреча с институтской подругой
За несколько дней до событий в первой главе.