Ольга Ларионова - Страницы альбома
- Когда-то я тоже любил приходить сюда к тому самому моменту, когда солнце входит в знак Близнецов... Правда, приходилось удирать с уроков, но с кем этого не бывает? И я смотрел до последнего мига, сколько выдерживали глаза, пока... Мальчик, но где же твой коррекс?!
Ивик беспомощно пожал плечами, не понимая, о чем идет речь; что-то сверкнуло тусклой медью, и с удивлением, уступающим место ужасу, Ивик успел заметить краем глаза, как в прорези между скалами засветился краешек раскаленного диска, словно по ту сторону Невы не было никаких домов и солнце вставало прямо из воды. Больше ничего он рассмотреть не успел, потому что шуршащая пленка взвилась над его головой и окутала его до самых ног непроницаемой чернотой. Еще он услышал торопливые шаги и потом стук, отчаянный стук, но скрипа отпирающейся двери не последовало, а вместо этого полыхнуло таким нестерпимым жаром, что Ивик перестал что-либо слышать и от страха присел, жадно ловил ртом тот воздух, который умещался под коробящейся пленкой. Воздуха было совсем мало, он жег легкие изнутри.
...Да нет. Было совсем не жарко. Совсем обычно. И уличный шум - откуда только взялись машины, и одна, и другая, и третья, все разом завизжали тормозами, и Ивик услышал топот десятка ног - бежали прямо на него, и он вскочил и, путаясь, пятясь назад, принялся сдирать с себя липковатый пластик...
Бежали, оказывается, не к нему, а мимо, задевая, но не обращая на него никакого внимания, и сгрудились, и подняли, и понесли... в одну из машин, и так же стремительно разбежались - и вот уже и нет никого. Черный дождевик на панели у входа в Академию художеств - рваный. И совсем светло, хотя нет никакого солнца. Ровное сияние, которое исходило от всего - и от затянутого пепельной дымкой неба, и от гранита набережной, и от поверхности невской воды, и от двух исполинских скал, на краях которых застыли одинаковые фигурки мальчишек-близнецов. Стойкое, неослабевающее свечение без теней - надолго ли? На день, на месяц, на год? И только ли оно снаружи, может, и внутри домов все так же сказочно и неярко мерцает и парты в классах, и доски, и мел. Но только...
Да, вот именно - только...
Только есть ли вообще в этом мире его школа? Или на ее месте тоже торчит какая-нибудь вавилонская башня?
Его затрясло при одной мысли, что здесь, куда он так непрошенно забрался, и так беззастенчиво совал повсюду свой нос, и так безответственно (хотя и невольно) натворил что-то страшное, - здесь он может оказаться чужим и ненужным, и раз уже все, что его сейчас окружает, явно не его мир, то здесь будет не его школа и не его дом!
Он вдруг почувствовал себя таким маленьким и беспомощным, что громко всхлипнул и помчался со всех ног обратно, вдоль прямоугольных кварталов, очерченных параллельными линиями несостоявшихся петровских каналов, к несчастному Крузенштерну, который вынужден ежегодно терпеть на себе полосатую курсантскую тельняшку, вдоль налившихся голубым огнем трамвайных рельсов, проложенных, наверное, еще до первой мировой войны, и влетел в школу, даже не успев обрадоваться тому, что она, тихо теплясь нежарким свечением фасада, оказалась на своем законном месте.
По неосвещенному коридору он добрался до своего класса, прислонился лбом к шершавому косяку и, задыхаясь, прикрыл глаза. И всплыла страница альбома. Он вспомнил ее так отчетливо, что сомнения исчезли. Да, то, что он увидел, то, что ему вдруг представилось, было там... в альбоме неизвестного художника. Ивик сделал усилие... нет, фамилии и имени его он вспомнить не смог... Там были скалы и две фигурки - близнецы?.. Чувствовалось, что вот-вот зазвучит звонок...
Ивик понял, что больше ждать он не в силах, что он должен немедленно увидеть и поверить - это его класс, а иначе... у него просто сердце выпрыгнет, и тут звонок действительно задребезжал, дверь распахнулась, и Ивик увидел старого учителя, который, чуть прихрамывая, направлялся от доски к двери, ступая по четкому чертежу солнечных квадратов, расчертивших линолеум. Значит, здесь было обычное, земное солнце...
- Ивик? - произнес учитель так, словно пребывание мальчика в коридоре несказанно удивило его.
Сайгин сразу же подхватил из-за учительской спины:
- А мы-то думали, что ты уже там... в нетутошних измерениях!
Класс, плотно обступивший учителя и явно не желавший с ним расставаться, с готовностью подхватил:
- С прибытием, Новый Гулливер!
- В каких измерениях изволили гулять - в тысяча первом, втором и третьем? Зеленых человечков не встречали-с?
- Ой, девочки, как он запыхался - за ним же людоеды гнались!
Это уж, конечно, Сонька.
- Ну-ну, девочки, умерьте кровожадность вашей фантазии, - проворчал Катет. - Я ведь успел предупредить вас, что если сопространственные миры и существуют, то скорее всего они отличаются друг от друга весьма незначительно, и уж конечно, развиваться они должны в сторону накопления добра, а не зла - это закон природы, как и течение времени из прошлого в будущее.
- А если эти миры совсем похожи, значит, в них можно побывать и даже этого не заметить? - настырничал Сайгин.
- Легко сказать - побывать! Такой переход, ребята, должен поглотить непредставимое количество энергии. Скажу вам больше: некоторые ученые - а они любят пофантазировать в перерыве между серьезными занятиями высказывают предположение, что однажды наша Земля такой переход уже терпела.
- Ой! - вскрикнула Соня, словно пол ушел у нее из-под ног.
- Это не двенадцать ли тысяч лет назад, когда потонула Атлантида и появился Гольфстрим? - солидно вопросил кто-то из отличников.
- Много раньше. Около ста пятидесяти миллионов, если вас устраивает такая точность. Так вот, есть предположение, что одна из наших лун по какой-то причине сошла со своей орбиты и была притянута Землей. Куда, спрашивается, делась вся энергия соударения?
- Воронка должна была получиться - жуть!
- Предположим, что это Тихий океан. Но, по расчетам, энергии выделилось несравнимо больше. Так вот, существует безумная идея: а не пошла ли эта энергия на то, чтобы переместить Землю в другое пространство, точнее, в совокупность других измерений?
Ребята ошеломленно затихли, как тогда, на уроке.
"Не поверят, - вдруг четко пронеслось в голове Ивика. - Хорошо, что я ничего им не сказал, не поверили бы. Еще и подняли бы на смех. Поверить смог бы только один... Но его, кажется, уже давно нет в живых. Остались только картины, которые лучше всего вспоминать с закрытыми глазами. Он, значит, тоже побывал там, вот с ним можно было бы попытаться еще разок перебраться в этот мир. А лезть туда в одиночку, тем же неумехой и незнайкой, из-за которого..."
Он невольно замотал головой при этом воспоминании, но старый педагог, незаметно приглядывавшийся к этим стремительным сменам сомнения, восторга и отчаяния на мальчишеском лице, понял его по-своему: