Рэй Брэдбери - Фрукты с самого дна вазы
Он воззрился на свою руку и на обои. Взглянул через плечо в соседнюю комнату.
«Я должен пойти туда и почистить основные предметы», — приказал он себе, но его рука, да и он сам, будто они были подпоркой стены, оставались на месте. Он нахмурился.
Не произнеся ни слова, он стал скрести стену — вверх-вниз, вперед-назад, вверх-вниз — настолько высоко, насколько он мог дотянуться, и настолько низко, насколько он мог нагнуться.
«Смех один, Бог мой, один смех!»
Но ты должен быть уверен, подсказывал ему разум.
«Конечно, нужно быть уверенным», — отвечал он.
Он покончил с одной стеной и…
Перешел к другой.
«Сколько там времени?»
Он посмотрел на часы на камине. Прошел час. Было пять минут второго.
Прозвенел звонок в дверь.
Эктон замер, уставившись на дверь, на замок — на дверь, на замок.
Кто-то громко стал стучать в дверь.
Прошла целая вечность. Эктон не дышал. Оставшись без воздуха, он стал терять силы, покачнулся; в его голове тишину разорвало грохотание волн, бьющих в прибрежные скалы.
— Эй, вы там! — орал кто-то пьяный. — Я же знаю, Хаксли, ты тут! Открой, черт тебя подери! Это Билли-бой, пьяный вдрызг, Хаксли, старик, пьянь беспробудная!
— Пошел вон, — беззвучно пробурчал потрясенный Эктон.
— Хаксли, ты ведь там, я слышу твое дыхание! — кричал пьяный голос.
— Да, я здесь, — шептал Эктон, каждой клеткой ощущая это, распростертое на полу, длинное, неуклюжее, остылое и молчащее. — Да.
— Дьявольщина! — произнес голос, затихая вдали в тумане. Шаги удалялись. — Дьявольщина…
Эктон долго стоял неподвижно, ощущая красное биение сердца в своих закрытых глазах и в голове. Когда он наконец открыл глаза, он увидел прямо перед собой еще одну необработанную стену и снова обрел способность говорить.
«Дурак, — сказал он, — эта стена безупречна. Я не трогал ее. Надо спешить. Надо спешить. Время. Время. Осталось всего несколько часов до того, как припрутся его проклятые дружки!»
Он отвернулся.
Боковым зрением он заметил мелкие паутинки на стене. Когда он находился спиной к ней, паучки выбрались из своих укрытий и потихоньку сплели свои едва заметные, недолговечные паутинки. Не на той стене слева, которую он уже обработал, а на трех других стенах, к которым он еще не прикасался. Всякий раз, когда он смотрел в направлении паучков, они прятались в сооруженной ими паутине, но, стоило ему отвернуться, они вылезали вновь.
«Эти стены в полном порядке, — чуть ли не криком убеждал он себя. — Я их не трогал!»
Он подошел к письменному столу, за которым раньше сидел Хаксли. Он открыл ящик и вынул из него то, что он искал. Небольшое увеличительное стекло, которым Хаксли пользовался иногда при чтении. С увеличительным стеклом в руке он неуверенно подошел к стене.
Отпечатки пальцев.
«Но это не мои! — он боязливо засмеялся. — Я их тут не оставлял! Я уверен, что не оставлял! Может, это слуга, дворецкий или горничная!»
Их было множество на стенке.
«Посмотри хоть на этот вот, — сказал он. — Длинный и конусообразный, женский, готов поспорить на что угодно».
«Правда?»
«Правда!»
«Ты уверен?»
«Да!»
«Точно?»
«Ну… да».
«Абсолютно?»
«Да, черт возьми, да!»
«И все-таки уничтожь его, почему бы нет?»
«Бог мой, да на тебе!»
«Вот и нет проклятого отпечатка, а, Эктон?»
«А вот этот, вот тут, — усмехнулся Эктон. — Этот оставил какой-то толстяк».
«Ты уверен?»
«Довольно! Покончим с этим!» — отрубил он и стер пятно. Он снял перчатку и поднял вверх руку, дрожавшую в ослепительном свете ламп.
«Посмотри на нее, дурень! Видишь извилины? Видишь?»
«Это ничего не доказывает!»
«Ах так!»
Разозлившись, он принялся чистить стенку сверху-вниз, вперед-назад руками в перчатках, потея, ворча, проклиная все на свете, наклоняясь, вытягиваясь во весь рост, лицо его становилось все краснее.
Он снял с себя пальто, положил его на стул.
«Два часа», — произнес он, взглянув на часы и покончив со стенкой.
Он подошел к вазе с восковыми фруктами, вынул их и тщательно протер те, что лежали на самом дне вазы, положил их обратно и протер раму картины.
Он взглянул на люстру.
Пальцы зашевелились у него на висевших по бокам руках.
Он облизнул губы — рот его так и остался открытым, — и он смотрел на люстру, и смотрел в сторону, и снова смотрел на люстру, и смотрел на труп Хаксли, и опять на люстру, на великое множество длинных, хрустальных подвесок на ней.
Он взял стул и подтащил его под люстру, поставил одну ногу на него и убрал ее, и, смеясь, яростно отбросил стул в угол. И он выскочил из комнаты, так и оставив одну из стен не обработанной.
В гостиной он подошел к столу.
— Хочу показать тебе мою коллекцию грегорианских ножей, Эктон, — сказал Хаксли. О, этот пренебрежительный, гипнотизирующий тон!
— У меня нет времени, — возразил Эктон. — Я должен видеть Лили…
— Чушь, посмотри лучше на это серебро, на это тончайшее искусство.
Эктон склонился над столом, на котором стояли коробки с вилками, ложками и ножами, и, припоминая все движения и прикосновения к лежащим перед ним предметам, снова слышал голос Хаксли.
И Эктон занялся протиранием ложек и вилок, снял со стены все декоративные тарелки и керамические блюда.
— Здесь есть изумительная керамика от Гертруды и Отто Нацлера, Эктон. Ты знаком с их изделиями?
— Они действительно прекрасны.
— Возьми вот эту. Переверни ее. Взгляни на изумительно тонкую вазу ручной работы, тончайшая, не толще яичной скорлупы — просто невероятно. И какая глазировка. Потрогай ее, давай. Я не возражаю.
ВОЗЬМИ! ДАВАЙ! ПОТРОГАЙ!
Эктон всхлипнул. Он грохнул вазой по стене. Она разлетелась на мелкие кусочки, хлопьями рассыпалась по полу.
Через мгновение он уже стоял на коленях. Нужно было разыскать каждый кусочек, осколочек от нее. Дурачина, дурачина, дурачина! — кричал он на самого себя, тряся головой, то закрывая, то открывая глаза, скорчившись под столом. Ищи каждый осколочек, идиот, ни одного кусочка нельзя оставить. Дурак, дурак! Он собрал их. Все ли? Он обыскал стол, пространство под столом и под стульями и на буфете при свете зажженной спички обнаружил еще один-единственный осколок, и после всего этого стал полировать каждый мельчайший фрагмент вазы, как если бы это был наидрагоценнейший камень. Он складывал их аккуратно на блестящем после его обработки столе.
— Изумительные керамические изделия, Эктон. Давай возьми вот это.
Эктон вооружился тряпкой и протер стулья, и столы, и дверные ручки, и подоконники, и все выступы, и драпировки, и все полы, тяжело дыша, чувствуя сильное сердцебиение, он скинул с себя и пиджак, поправил перчатки на руках, довел до блеска хром…
