Дэвид Джерролд - История любви в трех актах
Наконец он отодвинул тарелку и встал из-за стола. Попытался заинтересоваться телепередачей, но шли одни лишь повторы, да фильм, который, как он припомнил, видел в прошло году вместе с Маршей в кинотеатре. Он выключил телевизор и взял журнал, но оказалось, что уже читал его. Он бы положил журнал на место, не появись в этот момент Марша. Он сделал вид, что заинтересовался статьей, хотя она навевала безмерную скуку.
Марша промолчала. Взяла корзину с вязаньем и принялась штопать носок. Время от времени она тихо вздыхала.
Джон знал, что должен заговорить первым, но у него не было желания… а усилие преодолеть себя казалось непомерным. Ему сегодня вовсе не хотелось быть любезным. Он ощущал молчание, как барьер, по обе стороны которого псы их дурного настроения только и ждали неверного шага.
Джон уронил журнал на пол и уставился на противоположную стену с тусклым глазом экрана. Он слегка повернул голову и увидел, что Марша наблюдает за ним. Он тут же отвернулся и принялся искать другой журнал.
— Знаешь, — сказала Марша, — бессмысленно делать вид, что меня здесь нет. Я никуда не денусь. Не хочешь сделать попытку, скажи об этом.
Он положил журнал, заколебался и вновь принялся рыться в стопке газет.
— Ты слишком спешишь, — проворчал он.
— Тебе столь же любопытно, как и мне!
— Нет, вовсе нет. Я не верю, что это многое изменит. Я купил его только для тебя.
Выпустив эту психологическую стрелу, он вновь занялся журналами.
Она наклонилась над вязаньем, закусив губу и размышляя о том, что хотела бы сказать, но предпочитала держать про себя. Малейшего пустяка было достаточно, чтобы он ушел, хлопнув дверью, а вернулся бы только после закрытия баров.
Через некоторое время она перекусила нитку и сказала:
— Нечего бояться.
И тут же пожалела о своих словах. Но он словно и не заметил их.
— Я не боюсь, — возразил он, продолжая листать старый номер «Лайфа».
Она положила рукоделье.
— Вспомни о времени, когда мы поженились…? Как мы тянули время вечерами, делая вид, что не думаем об этом.
Он заворчал. Она не поняла, было ли его ворчание согласием или отрицанием.
— Нет ли у тебя того же ощущения сейчас? — настойчиво продолжала она. — Хочу сказать… Разве мы ждем не того же?
— Нет, — резко возразил он, и она замолчала.
Отложив корзину с вязаньем, она направилась в кухню, чтобы сделать кофе. В какой-то момент она заплакала и принялась тереть глаза, чтобы скрыть слезы. Она думала, что Джон не слышит ее, но он появился на пороге кухни.
— Что еще? — устало спросил он.
— Ничего, — ответила она, доставая из холодильника сливки. — Обожглась, когда варила кофе.
— Я не хочу, — проворчал он, потом добавил: — Спасибо.
Она поставила сливки обратно в холодильник и последовала за ним в гостиную.
— Что же ты хочешь? Хочешь, чтобы мы отправились в постель?
Джон уставился на нее. Кем была эта женщина, которая стала когда-то частью его жизни? Откуда она появилась? И почему ему теперь было так неприятно касаться ее? Он загнал крамольные мысли в глубину сознания.
— Я устал, — сказал он.
— Неправда! Ты просто не хочешь. Ты всегда говорил, что устал, когда тебе не хотелось, — в ее голосе звучало обвинение. Она указала на спальню. — Теперь эта штука стоит там, и она никуда не денется. Рано или поздно придется проверить, как она работает. Почему бы не сегодня вечером?
Он долго смотрел на нее, пытаясь вспомнить, как она выглядела, когда была девушкой. И наконец произнес:
— Ну ладно. Пойду погашу свет…
Она подождала его, и в спальню они вошли вместе, но он оттолкнул руки Марши и снял рубашку, не позволив ей коснуться его. Расстегнул ремень и скинул брюки.
Вдруг она оказалась перед ним… Он даже не заметил, когда она сняла платье, но теперь стояла перед ним в трусиках и бюстгальтере. В полутьме это был лишь силуэт, и ему пришлось напрячь память, чтобы вспомнить, как она выглядела раньше.
Она обняла его, и они долго оставались без движения, не предпринимая никаких действий.
Наконец она высвободилась из его рук и принялась искать провода и браслеты.
— Пауза убивает, — прошептала она и улыбнулась, но выражение его лица оставалось каменным.
Он уселся на кровать и застыл в ожидании. Она протянула ему ручные и ножные браслеты и показала, как крепить провода.
— Мистер Вольф мне все показал, но есть и описание. Наклонись, я начну с головы.
Он повиновался.
— Теперь помоги мне. Ну иди же…
Он встал и уставился на нее, ощущая провода, тянущиеся от запястий и щиколоток, а также от макушки черепа. Но она не смеялась.
— Ты не поможешь мне? — спросила она.
Он оглянулся и заметил, что она уложила ленты на ночную тумбочку. Он без особых усилий закрепил браслеты у нее на руках. И не отшатнулся, когда она с признательностью поцеловала его в ухо, но ответной реакции не было. Марша взяла его за руку и сжала ее.
— Все будет хорошо, Джон. Я уверена в этом, — сказала она в первый раз за последний год и поглядела прямо в глаза ему. — Поверь мне.
Он глядел на нее, незнакомку, бывшую его женой, и вначале хотел сухо возразить: «Я делаю то, что ты хочешь, не так ли?» Но что-то в выражении ее лица остановило его, и он просто кивнул.
Стараясь не спутать провода, они улеглись.
Некоторое время они лежали рядом. Марша смотрела на Джона. Джон смотрел в пустоту. Они долго прислушивались к собственному дыханию. Наконец она нетерпеливо придвинулась к нему.
— Они говорят, что надо расслабиться, — выдохнула она. — Дать машине нас направлять. Но надо, чтобы ты начал, Джон. Ты должен подать в систему сигнал, чтобы обратная связь заработала…
Она подняла лицо к нему, требуя поцелуя. Он поцеловал ее в губы. Его ладони равнодушно заскользили по телу Марши, ощущая насколько некогда упругие формы отяжелели и заплыли жирком; когда-то нежная кожа стала шершавой и чуть морщинистой. Но он продолжал гладить ее, не замечая, что ладони вдруг стали требовательными и настойчивыми.
Руки Марши тоже не остались без движения, ее пальцы раздвигали негустые волосы на его груди, скользили вверх и вниз по предплечьям, которые никогда не отличались особой силой, по немного прыщавой спине. И все же он ощутил, что ласки ее казались более нежными, более чувственными, более умелыми и активными. Теперь она гладила его ноги и грудь, и эти зоны тела словно вдруг ожили.
Его собственные руки как бы зажили независимой жизнью, и все же оставались его руками. Он ласкал, мял, сжимал ее тело с техникой и искусством, которых в себе не подозревал. И Марша реагировала на его ласки с такой активностью, какой он никогда не знал у этой женщины, бывшей его женой.
