Сергей Рублёв - Король-четверг
— Вы?! — не удержался от возгласа Рон. Краем глаза он заметил — Илка подняла руки к лицу, как бы защищаясь, по своему обыкновению, от чего-то непонятного или страшного. Этот, такой знакомый, милый жест резанул по сердцу своей беспомощностью.
— Да, я, — человек опустил глаза и теперь они казались покрытыми пылью. — Я провожу этот эксперимент. Эмоциодатчики — он небрежно бросил на стол пачку невесомых лепестков, сверкнувших алым отблеском, — передают только одно — частоту пика эмоций.
— Ну и что?
— Их никто не регистрирует, если это вас волнует.
— Но зачем тогда все это?
Человек не ответил. Некоторое время он глядел перед собой, казалось, забыв о собеседнике (в тишине было слышно, как Илка прерывисто вздохнула). Затем он произнес медленно:
— Вы можете отказаться. — Он помолчал. — Но прошу не отказываться, в эксперименте нет ничего унизительного. Проживете здесь месяц.
Слова сталкивались и скрежетали, насильно пригнанные друг к другу. За ними не чувствовалось ничего — стальная клепаная скорлупа, имитирующая форму человеческой речи. В душе у Рона боролись инстинктивное недоверие и здравый смысл. И, словно прочитав его мысли, человек добавил:
— Эмоциодатчик… должен быть у одного из вас.
И здравый смысл победил. Рон осторожно взял со стола двумя пальцами красноватую блестку. Внимательно рассмотрел — неправильной формы кусочек фольги… Он был упруг — можно было свернуть его в трубочку. И он не нагрелся в руке — Рон чувствовал под пальцами приятную прохладу. Буркнул:
— Куда его?
Человек молча показал себе на левую сторону груди. Расстегнув рубашку, Рон посмотрел на датчик, неловко примерил… Пробормотал растерянно: «Клеить, что ли…» Теплые руки ухватили его за локоть — Илка. Не слышал, как подошла… Дрогнув, блестящий лепесток притянулся к сердцу — и неожиданно вырвался из пальцев… Рон на мгновение почувствовал холод — как будто на грудь упала снежинка. И начала таять, таять… Илка, поднявшись на цыпочки, дышала ему в ухо.
— Теперь, сняв его, вы прервете эксперимент, — ни радости, ни удовлетворения — лишь констатация факта.
Рон вновь испытал странное чувство неестественности всего происходящего… Как будто и он, и все вокруг сделано из папье-маше. Этот кабинет со своими блеклыми красками и болезненно четкими линиями… Вся атмосфера его выталкивала, вытесняла — словно бесконечный, беззвучный вопль — «Чужой!» Кивнув головой на прощанье, Рон увлек жену к выходу несколько более поспешно, чем диктовалось приличиями. Ему показалось, что гулкая пустота за их спинами разразилась издевательским хохотом…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Дверь захлопнулась, прервав неподвижный молчаливый шабаш.
С той поры носил король на груди подарок феи. И все вокруг заметили перемену в нем — гораздо милостивее стал он к своим подданным, только все смотрел пристально на женщин вокруг, ожидая, не поразит ли его страсть… Но не находил среди придворных дам ту, единственную…
И вот однажды, проезжая после охоты берегом речки, увидел девушку простую, что белье полоскала поутру — и дрогнуло его сердце, забилось бешено, так что голова закружилась и не смог он более в седле держаться. Увидя ту беду, подбежала девушка, помогла сойти с коня, но тут… Ай! Обожгла обо что-то руку. А на груди у короля, как уголь, пылает талисман! Поцеловал король ее руку и предложил стать его женой. Смутилась красавица, как так — она ведь не знатного рода! Но опьяненный незнакомым доселе чувством, король отмел все возражения — только одно было важно — мил ли он ей? А как не понравиться такому кавалеру — девушка и глаза опустила, и заалела, как маков цвет.
Скоро сладили свадьбу — и недели не прошло. В воскресенье съехались гости, и пир был такой, каких уже нет сейчас…
Время остановилось. Земной рай для трехсот влюбленных пар вбирал в себя прозрачный свет солнца и пульсировал огромным горячим сердцем в лазури океана, среди белой пены и взбаламученных волн. Казалось возможным, что кто-то нарочно собрал их здесь, чтобы только полюбоваться — так гармонично было это сочетание ликующей природы и ликующих людей. Смех и плеск, тонкое пение пальм на ветру, стеклянный перезвон белых песчинок — над островом словно звучала песня, легкая и бездумная. Любовь царила здесь — открытая, доверчивая, всегда готовая разделить счастье со всеми — ничего, кроме счастья, не знала она в упоении первых дней…Прогулки, купание, долгие ночные разговоры и шутливые споры, порывы страсти, радость молчания вдвоем… Сборища с музыкой и танцами, улыбки встреч и расставаний, всеобщая эйфория беззаботности — казалось, сам воздух пьянит в этой обители любви.
Бесшумная, хорошо отлаженная машина комфорта не давала сбоев, обеспечивая счастливчикам уютные домики, пищу, развлечения… И лишь одно условие требовалось выполнить, заплатить мизерную плату за все — носить маленький серебристый кружок на сердце. Вскоре (несколько дней? часов? лет?) его перестали замечать, привыкли к обязательной, хоть и надоевшей детали… Но тень серого человека незримо осеняла остров.
Весь народ собрался поглазеть на свадьбу — громко восхищались красотой невесты, угощением да пышностью, с какой торжество справляли — когда еще такое увидеть доведется! Вот закончился пир, ночь настает — ведет король свою возлюбленную в покои дворцовые, в опочивальню — глядит, насмотреться не может…
Сколько времени прошло? Никто не мог бы сказать — никто не следил за бессмысленным чередованием суток. Кому это нужно — ведь душа переполнена совсем другим, и не до времени… Прекратились веселые празднества и танцы, игры и прогулки шумными компаниями… Не слышно стало смеха — но никого это не тревожило, настолько естественным все казалось…
…В последнее время Рон чувствовал себя удивительно, словно потерял вес и перемещался лишь напряжением мысли, как во сне. Казалось, еще немного — и он полетит. Все вокруг вызывало радость, все хотелось любить… Но больше всего, конечно, Илку. Илка… Одно это имя наполняло блаженством. Она была с каждым днем все ближе — и в то же время отдалялась все дальше, в какие-то надзвездные выси — у Рона не находилось слов, чтобы выразить это свое чувство, но… Эта красота исторгала слезы. Она словно светилась. Свет, свят… Святость. И он поклонялся ей, как святой.
…А на груди его сияет рубин волшебный! И любил король свою молодую жену все сильнее и сильнее, но все мало было ему этой любви (и кому из людей любви бывает довольно?) И все ярче разгоралась рубиновая звездочка…
