Алан Кубатиев - Рукопись, найденная в парке
22 июля. Накануне я уснул как убитый, только сначала долго укладывал голову, но потом всё-таки уложил. А рано утром подскочил и едва не навернулся с кровати. В номере гремел какой-то тягучий марш, от него раскалывалась голова. Я разобрал только: "... загоним пулю в лоб..." Ага, вот-вот - вчерашняя гиря подтаяла как раз до пули. Тут марш, слава богу, кончился, и заговорил диктор. Он сказал: "БратЪя и состри!.." Потом что-то щёлкнуло и он снова сказал: "БратЪя и состри!.." Потом он повторил это ещё раз двадцать и я наконец врубился, что там наверное, старинный маг, кассету заедает и он всё время возвращает её к началу. Из ванной вышел отец и сказал: "Вот и началось, сынок..." Я тупо спросил: "Что началось?" "Война, сынок." Он явно меня стеснялся и смотрел куда-то вбок. Мне-то было наплевать, я попросил панадолу и воды. Он мне принёс, и я наконец разобрал, что он в каком-то жутком сиреневом костюме с широченными плечами и штанами, а на голове у него кепка из восьми кусочков с пуговицей. Я сказал: "Что за хилый прикид?" Он сразу перестал стесняться и обиделся: "Хоть бы понимал! Это же настоящий костюм того времени! На призывном пункте все от зависти подохнут! У меня ещё и сидор есть антикварный!" "На каком ещё призывном пункте?" - спросил я. Отец посмотрел на меня и свистнул. "Ты что, буклет не читал?" "Почему, - сказал я, - читал, но не до конца и потом он куда-то задевался." Тут диктор перестал повторять и как завизжит! Я не сразу понял, что это просто плёнку перематывают с включённым динамиком. Потом снова включилась речь и сказала: "Нашще дэло правое. Побэда будэт за намы." Опять начался треск и визг, но радио вырубилось на радость и счастье бедной моей голове. "Пойдём, сынок; пора," - задушевно сказал отец. Я решил разбираться по ходу дела, когда голова чуть-чуть пройдёт, встал как робот, оделся и пошёл за ним. Мы шли по улице, а мимо нас всё ездили древние-предревние грузовики. А в них сидели другие группы почти в таких, как у отца, костюмах и с винтовками длинными-длинными и со штыками. На всех грузовиках были красные не узнал, как называются с белыми буквами: "ПЕРЕДОВИК - ЭТО ТОТ, КТО НА ПЕРЕДОВОЙ", "РОДИНА, МАТЬ ЗОВЁТ!", "ПАРТИЗАН - ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО!", "АЛЕЕТ ВОСТОК!", "ВСТАВАЙ, СТРАНА НАША ОГРОМНАЯ!", "А ТЫ ПРОЧИТАЛ ЭРЕНБУРГА?", "ВСТРЕТИШЬ БУДДУ - УБЕЙ БУДДУ!" Хотя голова ещё порядочно ныла, я усомнился, что насчёт Будды тут всё правильно. Отец нашёл указатель и мы вышли наконец к призывному пункту. Наша группа собралась почти вся, кроме Серибая Валихановича. Пришла даже тётка с пацаном, не помню её фамилии. Все были взволнованные. Я тоже помаленьку проникся. Классно БИМа работает, просто жаль, что не удалось с Аликом Вещим подразобраться. Из дверей призывного пункта выкатилась зелёная военная фуражка, покружилась, как крышка от кастрюли, и легла на тротуар. Потом вышел толстый лысый мужик с красной полосой вокруг всей головы. Сперва я решил, что ему там снимали скальп. Но тут он с хрипением нагнулся, поднял фуражку, посмотрел на неё, как на дохлую собаку, вздохнул и надел, и я понял, что эту полосу ему намяло фуражкой. Неужели и нам такие выдадут? Он взглянул на нас и спросил: "Группа "Азиопа?" Мы вразнобой ответили, что да. Он поморщился и сказал: "Никаких да. Теперь будете отвечать "Так точно, товарищ командир!", потому что я ваш командир. Фамилия моя Одолеев. Есть вопросы?" "Есть, - сказал отец. Все посмотрели на него. Он отставил ногу и прокашлялся. - Так как мы теперь люди военные, нам хотелось бы обращаться к вам и по чину." "В Советской Армии чинов нет! - сурово ответил командир Одолеев. - А звание моё младший лейтенант!.." И показал пальцем на какие-то красные штучки на воротнике френча. Тут мальчик, что приехал вместе с женщиной, заплакал. Все обернулись на него и младший лейтенант Одолеев тоже и стали спрашивать, что с ним. Мальчик долго икал и всхлипывал, потом сказал: "Хочу, чтобы командовал генерал саблей и покакать!.." Тогда зарыдали все, а Одолеев побагровел и заорал, что его уже давно повысили в звании, просто факсы никак не проходят и что в строю надо терпеть и что вообще пусть женщина с ребёнком пройдут вон в ту дверь и что у них другая задача. Женщина с ребёнком прошла, и больше мы их не видели. Командир успокоился, откашлялся и сказал: "Стройся!" Мы построились, и он вывел из строя двух самых худых очкастых и сказал: "Вы тоже пройдите вон туда, где табличка висит "НАРОДНОЕ ОПОЛЧЕНИЕ"." Они ушли, и он обратился к нам. "Значит, товарищи, - сказал он, - как вы уже знаете, на нас вероломно напал подлый враг. Он нарушил мирный договор, который мы заставили его подписать, и пошёл на нас войной." Тут из переулка вышла такая же толстая, как он, женщина, тронула его за плечо и молча протянула руку. Он посмотрел на неё, как прежде на фуражку, достал дистанционный дешифратор и сказал: "Машину снова разобьёшь поступлю как с фашистом." Она сказала: "Починишь, куда ты денешься", и весело ушла. Одолеев глубоко вздохнул, посопел с минуту, потом спросил, на чём он остановился. Ему подсказали, и он почесал дальше. "Значит, товарищи, он пошёл на нас войной совершенно неожиданно. Генералиссимусу подсказывали, но он не верил в такую нечестность. Вообще его обманули только два человека- Гитлер, против которого мы воюем в данную минуту, и Хрущёв, против которого воюют в национальном парке "Кремль". Пока мы собираемся с силами, враг нас пытается сломить, и мы будем нынче выходить из окружения. Больные, раненые, аллергические - шаг вперёд!" Я испугался, что он сейчас заметит мой фонарь и тоже отошлёт куда-нибудь, но он сказал: "Они будут жертвовать собой, прикрывая отход и бросаясь под технику. Нету, значит? Жаль. Так, дальше. Сегодня у нас с вами знаменательный день! Впервые в истории нашего Национального Парка против нас выступают настоящие противники! Активисты Европейского Центра Любителей Живой Истории имени Клаузевица попросились принять участие в нашей работе и даже заплатили за это валютой!" Мы тоже платили валютой, но говорить ничего не стали, потому что понимали, что нечего сравнивать кой-чего с кой-чем. "Потому, значит, будет у нас исторически правильный противник! Так что обмундировывайтесь товарищи, и вперёд!" Мы обмундировывались часа полтора. Гимнастёрку мне нашли, хотя и на два размера больше, джинсы пришлось оставить свои, а вот сапоги были почти впору и налезали с носками, чему я порадовался, потому что остальным пришлось навертеть портянки, и ни у кого не получилось. Командир показывал, но только всех запутал. Эмманюэль Акылбековна тоже обошлась без портянок. Ей вообще пришлось голенища сзади распарывать, иначе не налезало. И медицинскую сумку нести в руках, потому что ремень оказался короткий и через грудь никак не надевался. Потом мы построились и сели на грузовик, командир сел в кабину и мы поехали. Из города мы выехали на шоссе, а с него на просёлочную дорогу, пыльную, совсем как у нас. Грузовик страшно скрипел и раскачивался, он был весь скреплён проволокой и скобами, а кое-где даже склеен супрификсом. Я только было собрался поинтересоваться, почему это нам такой сарай дали, когда Одолеев вдруг высунулся из кабины и страшным голосом закричал: "Воздух!.." Сначала я решил, что у него припадок астмы или чего-то вроде, но потом услышал, что над головой ревут моторы самолётов и сразу всё вспомнил. А Одолеев кричал: "Все из машины! Отбежать от шоссе и лечь! Вести огонь по ероплану!" Огонь вести было не из чего, потому что ещё на обмундировании мы его спросили про оружие, а командир сказал, что оружие мы добудем в бою. То есть у врага. Мне очень хотелось шмайсер и пару фаустпатронов и огнемёт. И кинжал. И трофейные швейцарские часы, по возможности с условно убитого мной офицера... Но врага не было видно, самолёты кружились над головой, потом один спикировал и пролетел так низко, что с меня сорвало будённовку, а гимнастёрку вырвало из-под ремня и задрало на голову. А когда он пролетел, на шоссе раздался взрыв и во все стороны полетели обломки грузовика. У меня дух захватило, я закричал: "Ура!..", и тут со мной рядом, едва меня не пришибив, грохнулся горящий труп. Я завизжал и кинулся прочь, забыв сразу про самолёты и про войну и про оружие от врага и про часы. По дороге меня кто-то перехватил, я понял, что надо драться без оружия и дал ему головой в самую развилку. Но он - это был не враг, а командир взвыл и за шиворот поднял меня вверх и сказал: "Ты что, охренел? На своих бросаешься, чьмо зелёное!" Я сказал: "Извините, товарищ командир! Там убитый и он горит!" Одолеев повернулся, не выпуская меня, и заорал: "Санинструктор!" С земли вскочила Эмманюэль Акылбековна, - кто-то, я не разобрал кто, прикрывал её своим телом, - и проворно понеслась к командиру. Он скомандовал: "Затушить и перевязать! Это наш героический шофёр! Он должен жить!" Эмманюэль побегала вокруг горящего и начала хватать горсточками землю и сыпать на огонь. Лёша Гробоедов из нашей группы вытащил китайский нож-универсал, раскрыл в нём лопатку и начал помогать ей. Кое-как они его затушили, и тогда стало видно, что это манекен с рулём в руках. "Товарищ младший лейтенант!" - доложила Эмманюэль, пуча глаза. "Как его перевязывать, да? Он вот совсем неживой!" Одолеев наконец от меня отцепился, подошёл и уставился на манекен, будто первый раз видел. Долго смотрел, потом снял фуражку и вытер обшлагом френча - зуб даю, не вру - настоящие слёзы. "Отставить перевязку, - сказал он хрипло. - Поздно. Товарищи, сегодня мы прощаемся с первым павшим в нашей Войне, с нашим товарищем водителем. Давайте скоренько захороним его и двинемся вперёд, пока враг сзади. Салюта не будет, салютовать будем по врагу. Памятник ставить не будем, чтобы враг не осквернил могилы. Просто запомним и пойдём дальше. Прощайтесь с нашим товарищем, товарищи." Мы стали снимать головные уборы, подходить к манекену и смотреть на него. А я не подошёл, потому что меня всё ещё тошнило. "Назначаю товарища Гробоедова старшим похоронно-трофейной команды", объявил командир и козырнул Лёше. Тот тоже козырнул. - "Хорошо себя проявил. Придаю ему двух бойцов. Похороните героя и присоединяйтесь." Они пошли уносить манекен, а мы побежали к лесу, потому что где-то опять заревели самолёты. Мы уже почти вбежали в лес, когда командир остановился и повернулся к дороге. Я бежал предпоследним и поэтому увидел всё. Он достал из штанов пульт, протянул руку в сторону грузовика и нажал кнопку. А там, на шоссе, обломки грузовика вдруг поднялись, слиплись, и он, громыхая и скрипя, задним ходом покатил ОБРАТНО к призывному пункту. Тогда младший лейтенант спрятал пульт в галифе и побежал за отделением. Я ничего не понял, но мне почему-то стало жутко. Показалось, что манекен тоже сейчас встанет и побежит по дороге. Но тут как раз вернулись похоронники, а потом Эмманюэль с Лёшей - он почему-то был очень смущённый. Им и мне пришлось догонять отделение и командира бегом. На опушке, куда мы прибежали, нас ждали. Настоящую полевую кухню опять не показали, но зато ждал Пурккин в своей концертной форме. А из кустов - он там стоял под маскировочной сеткой выкатили рояль, весь в камуфляжной раскраске и за него уселась та самая пианистка в монгольском халате, но уже в камуфляжном. Домбрист жевал резинку, и я ему позавидовал, я свою так и забыл в номере. Мы расселись на траве. Одолеев достал из планшета и раздал нам листки со словами, и мы вместе с Пурккиным начали петь "Подводную лодку" и "Наш бронепоезд". Слова, правда, оказались на китайском, но у меня были уже свои. Рояль играл так громко, что я побоялся, как бы нас не обнаружил противник, но потом решил, что чем скорее нас обнаружат, тем скорее я обзаведусь шмайссером. И фаустпатроном. Хорошо бы позолоченный. Так и получилось. Когда мы пели, тут на поляну вдруг вылетели мотоциклисты на древних, но хорошо восстановленных мотоциклах и начали по нам палить. 23 июля. Тут был перерыв. И произошло много всего исторического. Теперь я опять записываю. Сижу на поваленном дереве, а командир Одолеев ругается с лесниками и говорит им, что они, твари, не понимают значения момента Война пошла на перелом и нами одержаны важные победы над врагом. (Получились стихи.) А лесники орут, что им на наши победы срать маком (я записал, а потом спечатал вокопринтом) и что у них каждое дерево на учете. Тут Одолеев стал на них орать, что они точно знают, какое дерево им загнать, потому и на учете. Вообще лесники вели себя безобразно, и я уже взялся за машингевер, когда из лесу вышла наша разведпохоронная команда с Эммануэлью. Они её всегда берут для оказания помощи в случае чего. Разведпохи - народ крутой, особенно Гробоедов, никогда не поверишь, что на гражданке он служит в отделе женского белья в суперсаме "Ай-Чурек". Своими глазами видел. Он говорит, что Игра разбудила в нем настоящего мужика и что после Парка он перейдет в отдел скобяных товаров. А я так думаю, что не Игра, а Эмманюэль. Она кого хочешь до чего хочешь доведет. Ну и, конечно, БИМа. И вот когда разведпохи вышли, то лесники сразу примолкли. Повернули коней и уже собрались уезжать, но Гробоедов еще до выхода послал двух бойцов перекрыть им дорогу к лесу, а сам прищурился и спросил: "Так кому это здесь наплевать или даже еще что на наши славные победы?.." Лесники, козлы, не въехали, что дело абдан джаман1. Начали чего-то доказывать. Но Гробоедов дал очередь в воздух, и они замолчали. "Жизь вашу сраную мы оставим вам", - сказал Гробоедов. - "А вот лошадушек реквизируем на нужды. Стасик," - сказал он моему отцу, - "расписку по всей форме." Отец лихо накатал расписку и подписался, я видел: "Начальник штаба полка, майор Игрового времени Стамарлэнд Мастурбаев-Копполун". Папаша растет на глазах - еще вчера он подписывался капитаном. Лесники спешились и начали галдеть, но Гробоедов дал очередь по земле перед ними и задумчиво спросил: "Товарищ младший лейтенант, а как у нас с обмундированием? Сапог вроде не хватало... И бельишка..." Одолеев неодобрительно покачал головой и сказал: "Кончай анархию, Гробоедов. Строго по уставу!" Тут лесники дунули в чащу так, что только ветки затрещали. Расписка осталась у отца, он её аккуратно засунул в кобуру. Тогда, когда мы перебили голыми руками вражеский десант, золотой парабеллум мне все-таки попался. Ихний командир, у которого он и был, все возмущался и говорил, что такого зверства себе даже каскеленские наемники не позволяют и что цивилизованная Игра так не ведется. Оказалось, что это сам эрл Грэй, выдающийся теоретик Игр и Игрового искусства. Он написал знаменитую книгу про влияние количества побед на долголетие военачальников. Одним из самых долголетних был Семен Буденный. Я раньше читал, что он изобрел какую-то популярную у нас в Туране лошадь, и был личным гармонистом генералиссимуса. Оказывается, он еще и воевал. Парабеллум эрл подарил мне добровольно - сказал, что верит, что я научусь Играть в духе великих заветов. Но когда я надевал ремень с парабеллумом на себя, ко мне подошел папаша и ласково так спросил: "Нравится?" Я, как последний лох, говорю: "Спрашиваешь!" Тут он и говорит: "Мне перед Войной звонили из лицея... Не хотелось маму огорчать..." Я ему говорю: "И мне не хочется." Он посмотрел на Эмманюэль, вздохнул и говорит: "МЫ с твоей мамой настоящие друзья. Она верит только прямым доказательствам. Есть у тебя прямые доказательства? То-то. А я попросил домулло1 учителя пока не давать делу хода, сказал, что разберусь и сурово тебя накажу. А сам вместо этого взял тебя в Парк..." И он так посмотрел на клёвую, лакированную кобуру с моим золотым парабеллумом, что она прямо сама отстегнулась и перелетела к нему на живот... Он сказал: "Спасибо, сынище. И не горюй - в твоей жизни будет ещё много золотых парабеллумов!" Я поскрипел зубами, и на этом всё кончилось. Фаустпатронов мне тоже не досталось - пацан, которого я допрашивал, рыдал, но всё же сказал, что фаустпатроны у них запланированы позже, когда мы сядем на танки. Зато кинжал я себе подобрал люксовый, и шмайссер, и машингевер. А вечером пролетел наш сверхзвуковой истребитель и сбросил листок факса, где был приказ о назначении Одолеева старшим лейтенантом. Самолёт мы, правда, не разобравшись, подбили. Но лётчик, старшина Мухосеев, так нас благодарил, что мы даже удивились. Говорит, ЁТМ, так безопаснее: по гороскопу он вообще Кот, ЁТМ, по специальности каллиграф, ЁТМ, работает в Межгосударственной Думе, ЁТМ, расписывается за некоторых депутатов по их поручениям, ЁТМ, но когда-то в детстве опрометчиво, ЁТМ, занимался планеризмом. За это его назначили лётчиком по особым поручениям, ЁТМ, ЁТМ, ЁТМ, и велели доставить приказ. Пока летел, говорит, ЁТМ, страху натерпелся - одной рукой инструкцию перед глазами держишь, ЁТМ, только уронишь, ЁТМ, начнёшь подбирать - глядь, ЁТМ, высоту потерял! Теперь воюет с нами, пока не дойдём до своих. Мотоциклы мы в лесу бросили, всё равно они после поединка уже ни на что не годились - шины прокушены, рамы погнуты, - а пленных решили отправить в тыл. Конвоировать отрядили Бизонова, потому что он в молодости был челноком и ничего в жизни не боится, даже туранских таможенников, а по натуре человек добрый, хотя и бессовестный. И он вернулся подозрительно скоро. Мы его спрашиваем, куда он их девал, а Бизонов ухмыляется и говорит: "Решил этот вопрос". Мы бы его расстреляли самого, да Одолеева не могли разбудить после обмыва. А сейчас мы пробиваемся к своим. Противника мы обнаружили и разгромили, совершенно думорализовав. Дневник урверяет что я неправилиьно ишу пслово, но я думаю, он шибается. НЛОвернло, вирус.
