Яна Дубинянская - Кукла на качелях
Я звонко смеюсь, запрокинув голову, а в глаза светит яркое слепящее солнце, я щурю веки, но острые, как стрелы, лучи проникают сквозь черную сетку ресниц. Его слишком много, этого солнца, я хочу обмануть его, подставить спину, я прикрываю голову руками — но оно со всех сторон, оно все-таки достает мои горячие волосы… Я знаю, куда можно спрятаться — в маленький деревянный домик в самом конце детской площадки, там ему никогда меня не найти! Я умная, я снова смеюсь, я бегу — но меня окликает этот властный голос, которого надо слушаться, и я возвращаюсь. Возвращаюсь и снова начинаю раскачивать качели.
Это качели для самых маленьких, такие смешные — сиденье, как детский стульчик со спинкой, весь разрисованный цветочками. На качелях сидит кукла. Она в розовом платьице, у нее кучерявые волосы и большущие серо-зеленые глаза, она не щерит их от солнца, она же кукла. Я раскачиваю качели, потом оббегаю их с другой стороны и опять раскачиваю, это очень весело. Кукла взмахивает розовыми ручками и ножками в белых туфельках, если раскачать качели посильнее, она обязательно упадет…
Но тот человек — на нем длинный плащ, и у него голос, которого я всегда слушаюсь, и еще у него есть лицо, только сейчас его не видно из-за солнца, — он не хочет, чтобы кукла упала. Ведь, если кукла упадет, ее розовое платьице выпачкается в пыли, у нее может сломаться ручка или ножка — а эта кукла, наверное, кому-то нужна, я даже знаю, кому: она мне нужна, эта кукла. Я без нее не смогу жить — и он знает об этом.
Он откуда-то достает веревку и привязывает к верхней перекладине качелей, а потом своей большой рукой приостанавливает их и надевает на шею куклы петлю, которая завязана на другом конце веревки. Я знаю, он это делает, чтобы кукла не упала, но еще я знаю, что делать так нельзя, даже с куклами. И мне становится страшно, а он, который всегда прав и у которого есть лицо, просто сейчас его не видно — он вдруг отворачивается и уходит черная фигура в длинном плаще на фоне ослепительного солнца. Я остаюсь одна, я не знаю, что делать, больше всего я хочу спрятаться в тот дощатый домик, но кукла смотрит на меня своими глазищами, кукла просит:
— Покатай!..
И я раскачиваю качели, сначала чуть-чуть, а потом все выше и выше, кукла смеется, солнце светит ярко-ярко… Я толкаю качели изо всех сил — и вдруг кукла соскальзывает с цветастого стульчика, но она не падает, она повисает между землей и высокой перекладиной и еще продолжает качаться из стороны в сторону…
Фантасмагория-2Я лечу вниз, и все внутри меня сжимается в один маленький комочек, я взмываю вверх и отчаянно вцепляюсь обеими руками в деревянные перекладинки, потому что знаю, что сейчас снова задохнусь от стремительного падения. Вверх-вниз-вверх-вниз-вниз… Вниз страшнее. Наверху я вижу солнце и на мгновение зажмуриваюсь, но потом на меня снова падает эта громадная бесформенная тень. Если бы не она, не было бы так жутко. Этот человек… разве он не знает, разве ему не сказали, что я маленькая, что меня нельзя катать так высоко?!..
Качели взлетают к самому небу и падают к самой земле, к дорожке, посыпанной песком, и мелкие ракушки на глазах вырастают, темные и тусклые в густой тени. Новый толчок сотрясает все вокруг, земля и небо, как в калейдоскопе, меняются местами — и вдруг я выпускаю перекладины и взмахиваю руками в воздухе. Мои пальцы ловят солнце, пытаются ухватиться за тень, но в зажатых кулачках — ничего, кроме пустоты. Мне страшно, я хочу заплакать, потому что, когда я плачу, потом все становится хорошо, но сейчас у меня нет на это даже секунды… Я еще раз судорожно хватаю воздух и ощущаю в руках шершавое, надежное дерево.
Кошмарная черная тень надвигается на меня и становится еще кошмарнее. Я отчаянно зажмуриваюсь, и вдруг качели сотрясает дрожь, я уже не взлетаю к свету… Подбородок царапает что-то жесткое и колючее, сползая на шею, я бы сорвала, отбросила это, но боюсь даже на мгновение выпустить перекладины…
И вдруг становится светло. Я широко раскрываю глаза — и сощуриваю их от ослепительного солнца. Мир изменился, из него исчезло что-то очень плохое — я знаю, что: черная тень от черного, враждебного человека. Я вижу вдали его маленькую и нестрашную спину, мне весело, я забываю о шершавом воротнике, который давит шею, я смеюсь, я хочу снова взлететь к самому небу!
И качели начинают раскачиваться — все выше, выше! Как я могла раньше бояться, ведь это так здорово! Я разжимаю руки, я смелая, если бы еще чуть выше — я могла бы дотянуться до солнца, яркого, бело-золотого, слепящего солнца…
Я наклоняюсь вперед и уже не чувствую спинки качелей, а сиденье такое гладкое, и вдруг оно делается наклонным и скользким, с него можно съезжать, как с горки, слишком короткой горки… Я хочу снова ухватиться за перекладины, только и они выскальзывают из-под моих рук…
Резкая боль петлей охватывает шею — это правда, у меня на шее петля!!! А под ногами — пустота, и я уже целую вечность, то есть несколько бесконечных мгновений не дышу, и сейчас порвется тоненький, как травинка, позвоночник…
И я вспоминаю о девочке по имени Роми, нет, я всегда помнила о ней, ведь это я сама, нет, это часть меня, и поэтому — без меня она не может, как и я без нее. Я не умираю, мне запрещено умирать.
Фантасмагория-3Я лежу ничком, лицом в подушку, кажется, я кусаю ее, потому что мне нечем, совсем нечем дышать. Я заставляю себя повернуть голову, вижу тусклый свет, сквозь стиснутые зубы прорывается стон, и я рывком встаю. Невыносимо душно, и я стягиваю с шеи чужой ярко-разноцветный шелковый шарфик. Я ничего не помню.
Кажется, я видела сон, страшный, фантасмагорический сон, в котором было слишком много солнца… А еще я вспоминаю прожекторы, со всех сторон направленные на меня, беспощадные, слепящие. И этот шарфик, у меня никогда не было такого шарфика, и я никогда не завязала бы его петлей вокруг шеи…
Надо сосредоточиться, надо припомнить, надо собрать воедино разрозненные пятна видений — или реальности? Но что-то мешает. Что-то, ворвавшееся в мой тяжелый сон и с тех пор ни на секунду не прекращающееся… звук.
Сколько времени звонит телефон — десять, двадцать минут? Почему он звонит, не перестает? Медленно, очень медленно я протягиваю руку…
— Алло… Что?.. Пансион?.. Простите, плохо слышно… Да, я мать Роми…
Трубка падает и мерно раскачивается, с глухим стуком ударяясь о тумбочку. Тук-тук-тук… Мои руки, отдельные от сознания, крутят пестрый шарфик, а глаза не видят ничего…
Потом я срываюсь с места, набрасываю, не застегивая, плащ, сую ноги в туфли, сминая задники… Лестничные пролеты, ступеньки, ступеньки, ступеньки… на последней я спотыкаюсь, падаю на одно колено, вскакиваю, выбегаю из подъезда прямо на дорогу, навстречу какой-то машине, может, такси, которая с визгом тормозит, едва не врезаясь в кромку тротуара… Водитель что-то кричит, я не слышу, я сама кричу, и уж он-то не может не услышать меня… Мы едем слишком медленно, быстрее!.. Я вижу за окном ажурную решетку пансиона для детей, я не жду, пока остановится машина, не жду, пока широко откроют ворота, я лечу, чтобы убедиться, что это все неправда, что это другая, не моя девочка…
