Пол Левинсон - Дело о менделевской лампе
«Скорая» примчалась через восемь минут - быстрее, чем в Нью-Йорке. Но это уже не имело значения. Мо скончался.
Пока медики пытались вдохнуть в него жизнь, я смотрел на телефон в машине. Я обязан был позвонить Корине и все рассказать. Немедленно. Но в пластиковом окошечке дисплея я видел лишь рыжую головку Лори.
- Вы сами-то в порядке, доктор д'Амато? - спросил санитар.
- Да, - отозвался я. Кажется, меня трясло.
- Эти аллергические реакции бывают смертельными, - сказал он, глядя на Мо.
Будто я не знал.
- Вы сообщите семье? - спросил санитар. Они собирались отвезти тело Мо в местную больницу.
- Да, - буркнул я, вытирая слезинку.
Мне показалось, что я задыхаюсь. Пришлось успокоиться, взять себя в руки и отделить психологию от физиологии, чтобы разобраться в своем состоянии. Я медленно вдохнул и выдохнул. Повторил. Ясно. Все в порядке. На самом деле я не задыхаюсь.
«Скорая» умчалась в ночь, увозя тело Мо. А вот он точно задыхался, и это его убило. Так что же он начал мне рассказывать?
Я снова посмотрел на телефон. Самое правильное действие - вернуться к дому Мо и уже там все рассказать Корине. Такие чудовищные известия не сообщают по телефону. Но я должен узнать, что именно случилось с Мо, и вряд ли Корина мне в этом поможет. Мо не хотел ее тревожить и ничего ей не рассказывал. Нет, мне нужно узнать, что задумал Мо, - а для этого поехать в Филадельфию. Туда, куда он сам хотел меня отвезти.
Но куда?
Я нажал пару кнопок и вывел на дисплей телефона список хранящихся в его памяти номеров. Владелицей единственного номера с городским кодом 215 значилась некая Сара Фишер. Ее адрес мне был более или менее знаком - возле университета Темпл.
Я извлек из памяти номер и нажал кнопку вызова.
Потрескивание, потом тихий жестяной звук сигнала.
- Алло? - услышал я женский голос, прозвучавший ближе, чем я ожидал.
- Здравствуйте. Это Сара Фишер?
- Да. Я вас знаю?
- Я друг Мо Бюхлера. Кажется, сегодня мы с ним ехали именно к вам…
- Кто вы? У Мо все в порядке?
- Ну…
- Слушайте, кто вы такой, черт побери? Если не ответите прямо, я положу трубку.
- Я доктор Фил д'Амато. Медэксперт из нью-йоркского департамента полиции.
Она на несколько секунд смолкла, потом сказала:
- Ваше имя мне почему-то знакомо.
- Что ж, я написал несколько статей…
- Погодите. - Я услышал, как она положила трубку и зашелестела бумагами. - В «Дискавер» у вас опубликована статья о бактериях, устойчивых к антибиотикам, правильно? - спросила она полминуты спустя.
- Да, - подтвердил я. При иных обстоятельствах мое эго просто воспарило бы в небеса, обнаружив столь заинтересованного читателя.
- Ладно. В каком месяце статья была опубликована? Господи…
- Э-э… в конце прошлого года, - сказал я.
- Я тут вижу ваш портрет. Опишите его.
- Прямые темные волосы… с легкими залысинами,- начал я. Ну как я мог помнить, как выгляжу на этом паршивеньком смазанном портрете?
- Продолжайте.
- Еще у меня довольно густые усы и очки в стальной оправе. - Я отрастил усы по просьбе Дженны, и по этой усатой фотографии редакционный художник потом и сделал портрет пером и тушью.
Она немного помолчала, затем вздохнула:
- Хорошо. А теперь вам придется рассказать, зачем вы мне позвонили. И что случилось с Мо.
До квартиры Сары оказалось менее получаса езды. Я все объяснил ей по телефону, и мне показалось, что она скорее опечалена, чем удивлена. Она попросила меня приехать.
Я позвонил и Корине и рассказал ей все, как смог. Прежде чем стать медэкспертом, Мо был полицейским. Наверное, женам полицейских полагается быть готовыми к такому исходу, но как, скажите на милость, можно подготовить человека к подобному известию после двадцати лет благополучного брака? Она плакала, я плакал, и я слышал, как плачут дети. Я сказал ей, что еще заеду, - и знал, что заехать к ней мне надо обязательно, - но все же надеялся услышать от нее: «Нет, я в порядке, Фил, правда, а ты ведь захочешь выяснить, что именно и почему случилось с Мо…» - именно это я и услышал. Сейчас таких женщин, как Корина Родри-гес Бюхлер, уже не делают.
Как раз напротив дома, где жила Сара, обнаружилась стоянка - в Нью-Йорке такое сочли бы даром небес. Я заправил рубашку в брюки, затянул пояс и постарался взять себя в руки, а уже потом надавил на кнопку звонка у подъезда.
Она встретила меня перед распахнутой дверью своей квартиры на втором этаже, когда я, слегка запыхавшись, поднялся по лестнице. У нее оказались соломенного оттенка волосы и грустные глаза, но приветствовала она меня искренней и широкой улыбкой, которую я вовсе не ожидал увидеть после допроса по телефону. На вид ей было около тридцати.
Свет в квартире был мягкий и приглушенный, как на выставке «Париж при газовом освещении», и слегка пахло лавандой. У меня сразу зачесался нос.
- Лаванда помогает уснуть, - пояснила Сара, приглашая меня сесть в старинное и очень мягкое кресло. - Я уже собиралась ложиться, когда вы позвонили.
- Извините…
- Нет, это мне следует извиниться. За то, что я с вами так обращалась, и за то, что случилось с Мо. - На его имени ее голос дрогнул. - Вы, наверное, голодны. Я вам принесу чего-нибудь.
Она вышла в соседнюю комнату, скорее всего кухню. На ней были легкие белые брюки, и пока она шла, я успел оценить, как привлекательно смотрятся на просвет контуры ее фигуры.
- Вот, отведайте для начала, - предложила она, вернувшись с тарелкой винограда.
Сорт «конкорд» один из моих любимых. Положите ягоду в рот, прокусите пурпурную кожицу, раскатайте мякоть по языку - и вы ощутите вкус осени.
Но я не шелохнулся.
- Знаю, - сказала она. - Вы не хотите пробовать подозрительную еду после того, что случилось с Мо. И я вас не виню. Но это вы можете есть спокойно. Вот, смотрите. - Хозяйка отщипнула от кисти ягоду и положила в рот. - М-м-м… - Она облизнула губы и вынула пальцами косточки. - Слушайте, если хотите, выберите ягоду сами и дайте ее мне. Хорошо?
В желудке у меня урчало, а голова уже слегка кружилась от голода, и я понял, что должен принять решение. Или немедленно уйти, если я не доверяю этой женщине, или съесть то, что она мне предложит.
- Ладно, решать вам, - сказала она. - У меня есть копченая ветчина. Если хотите, могу сделать бутерброд. Или просто принести кофе или чай.
- Все вместе, - решился я. - То есть я не откажусь от бутерброда и чая. И виноград тоже попробую.
Я положил в рот виноградину. Паранойя может оказаться почти столь же опасной, как и порождаемая ею воображаемая угроза.
Через несколько минут она вернулась с бутербродами и чаем. За это время я успел съесть три виноградины, и мне сразу полегчало.
- Идет война,- сказала она и поставила поднос с едой на край стола. Бутерброды она сделала с черным хлебом, и пахли они изумительно.
