Дмитрий Щербинин - Падаль
А оно существовало и давало о себе знать этим отчаянным ревом сражений.
Блины были просто восхитительными, а молоко подобно солнечному меду, но ели они без всякого аппетита, а Ира все поглядывала на мать и наконец, не выдержала, бросилась к ней и обняв, зарыдала.
Потом в доме вновь воцарилась тишина... даже гул сражений отпрянул куда-то вдаль. Только тикали часы, да раз плеснула хвостом рыбка и кот перешел из одного угла в другой и лег там, внимательно смотря за своими хозяевами...
На улицу все замерло, потонуло в ярких лучах, зеленом сиянии и густых тенях. Так они и сидели в тишине, когда застрекотал где-то далеко на улице мотор.
- Пришли! - шепнула Марья и глаза ее наполнились болью, она крепко обняла Иру, подозвала Сашу и его обняла.
Во дворе тревожно завыл их старый охотничий пес Хват. Стал нарастать гул, и слышалось в этом глубоком, бесконечно нарастающем гуле, голоса тысяч и тысяч железных чудовищ. А когда затрещали по улице гусеницы и заревели, кажется под самым ухом, звериные моторы, Ира вновь заплакала и звенела своим голосочком:
- Пришли, мама! Чудища - фашисты пришли! Мама!
И рев ворвался в дом, как какое-то невидимое чудовище, а за вишнями видны были расплывчатые, нечеткие очертания массивных танков.
Где-то отчаянно застрекотал пулемет, спустя мгновенье к нему присоединился второй, затем рвануло так, что задрожали окна, а кот испуганно мяукнул, потом еще раз рвануло и затрещали автоматы.
Во дворе зашелся грозным лаем Хват, а в калитку ударили несколько раз так, что она едва не рухнула. Удары неожиданно прекратились...
А на улице все грохотало и грохотало и продвигались за вишнями темные, причудливые контуры железных чудовищ...
Они так и сидели за столом, сгрудившись вместе, ожидая страшного момента, когда это, подобравшееся совсем близко, зальет и их.
И этот момент наступил.
В калитку вновь застучали и раздался пронзительный, быстрый, надрывающийся от натуги крик Свирида:
- Иван, ты что там, оглох что ли совсем! Иван, ну давай открывай быстрее! Ну открывай, а то сейчас без ворот останешься!
У Ивана выступила испарина, сердце тисками защемило в груди и он вскочил быстро на трясущиеся, ставшие совсем слабыми ноги и сильно обняв Марью бросился к двери.
- Папа, не открывай им! - крикнул двенадцатилетний Сашка, и заплакал навзрыд, не стыдясь больше своих слез.
Иван не обернулся на его крик, не сказал ему ни слова в утешение - ему страшно было смотреть на своего сына. Вот он в бреду промчался сквозь сад, схватился трясущейся, непослушной рукой за калитку, дернул ее на себя, уже видя по ту сторону нервно улыбающееся, напряженное лицо Свирида и рядом с ним запыленные чуждые силуэты врагов.
- Задвижку то открой! - истерично хихикнул Свирид, когда Иван во второй раз дернул калитку. А когда Иван открыл калитку, завизжал. - Ну, что ж ты растерялся! А? Ну прямо как... вообще, ну, что ты испугался? Как ты дверь то смешно дергал... ха-ха-ха! Ты что Иван, не, ну так разве можно - раз, другой дернул, а задвижка то закрытой оставалась, ты что же, не видел что ли, что она закрытой было, а? Нет, ну ты растерялся, точно растерялся, точно...
В голове у Ивана бабахал без останова раскаленный колокол и немота сковала его язык. А рослые, в запыленной солдатской форме враги с силой толкнули Свирида в спину и вошли следом...
У Ивана вновь заболело сердце и поплыли темные круги перед глазами - он услышал долетевший из дома крик Иры, и ясно представил себе, как прильнула она к окну и смотрит, как чужаки топчут своими высокими тяжелыми сапогами ее любимый садик и приближаются к дому...
А в калитку вошло уже пять или шесть немецких солдат и рассыпались по саду настороженно водя автоматами, заглядывая в хозяйственные пристройки и топча грядки. Вслед за ними вошел какой-то полный, розовощекий карапуз в блестящей фуражке и еще кто-то - белобрысый длинный и худой, как жердь.
Хват заходился в яростном лае и рвался с цепи, жаждя принять смертный бой. Розовощекий карапуз сморщился брезгливо и раздраженно пискнул что-то одному из солдат. Не успел Иван опомниться, как автомат повернулся дулом к Хвату и, оглушительно рявкнув, выплюнул несколько свинцовых зарядов.
Пес, закрутившись по земле, пронзительно завыл. Тогда автомат выплюнул еще несколько стремительных росчерков свинца...
Из дома раздались приглушенные крики, кажется звуки борьбы...
- Кемандир говорит, что у вас был плехой пес, - отчеканил, смотря в никуда, похожий на жердь немец.
- Ну пристрелили собачку, ну ничего, ну что ж ты ее сам не усмирил? нервно задергался Свирид, - ну ты не жалей, я тебе, видишь, работенку то нашел. Ты помнишь, о чем мы вчера говорили? Ну вот, я тебе и нашел! Ведь не будешь же ты дома теперь сидеть. Им шофер нужен. Понимаешь ты - ШО-ФЕР! А кто у нас шофер - это ведь ты - ну вот, я им и сказал...
- Онь? - спросил долговязый немец у Свирида, и когда тот утвердительно закивал, обратился к Ивану. - Ты есть шефер, ты пойдешь с нами...
- Стой, Ира... Ира, куда же ты! - раздался вдруг из дома пронзительный крик Марьи, и дверь уже распахнулась и выбежала в сад рыдающая Ира. Она бросилась к лежащему без движения в кровавой луже Хвату... Следом выбежала смертельно побледневшая Марья и беззвучно побежала за ней, выбежал и Сашка, он обогнал мать, и вот уже стоял, вместе со своей сестрой над разорванном пулями телом Хвата.
- Хватик, Хватик очнись, очнись! - звала пса Ира, брала его за лапу, поднимала ставшую непривычно тяжелой голову и вся уже перепачкалась в крови. Розовощекий карапуз повернулся к ней и захихикал, выговаривая какие-то слова, его хихиканье услужливо поддержал и долговязый переводчик - он стал кривить рот и издавать отрывистые звуки, сотрясаясь при этом всем телом.
Марья подбежала к своим детям, встала над ними, повернулась своим бледным лицом к врагам и замерла так, сжав свои маленькие кулачки, побледневшая ее нижняя губа заметно подрагивала.
Карапуз вдруг резко повернулся к Ивану и резким голосом отчеканил то, что спустя мгновенье перевел долговязый:
- Ты поедешь сь нами! Немедля!
- Но я... - Иван задыхался, так, словно его кто-то схватил за горло, в конце концов ему удалось все-таки выдавить из себя. - Я никуда с вами не пойду. Я не могу... я не могу оставить семью...
Свирид аж передернулся весь, и слезливым, надорванным голосочком захрипел:
- Да Иван, да ты что! Да как ты можешь - ну, подумай, ну, нельзя ведь так, Иван Петрович, а... ну, как можно то... ах ты!
Карапуз выхватил пистолет и направил его на Марью.
- Он бюдет стрелять! Нам некегда тратить время на такую мьел-лочь! Три секунды! Рьяз... два...
Иван бросился к карапузу схватил его за руку, но подбежавший солдат ударил его в челюсть прикладом. Треснули зубы, рот разом наполнился теплой кровью и острой болью. От следующего удара, вбившегося в грудь, он упал, одновременно с этим разорвал воздух выстрел, а за ним еще один, и закричал кто-то - толи зверь, то ли человек, пронзительно и страшно.
