Светлана Дильдина - Попутного ветра!
Я только посмотрел на гитару, а Най уже потянулся за ней. Порой он выпендривается, заставляя себя уговаривать. Но с друзьями наедине обычно играет по малейшему намеку на просьбу. Пальцы пробежали по грифу, будто Най собирался гладить кошку и не мог решить, с какого места начать. Гитара довольна была, едва не мурлыкала…
По тому, как Рысь упрямо вскинул голову, я понял, что разговор не закончен. Ная не переупрямить.
Голос у него темный, как хорошо настоянный чай с примесью трав — шиповника, чабреца…
У меня был дом,
Там росла трава,
Был поленьев ряд,
В них торчал топор
Но пришел потоп,
И пришел пожар,
И остался мне
Обгорелый двор.
Тихий свист в ночи —
Принимай, ездок,
Серебра в висок.
Да моток холста.
У меня был конь,
Но давно издох,
Надо мною крест,
Нет на мне креста…
Я плохо разбираюсь в истории религий, хоть отчим мой — археолог, и дом вечно завален книгами и буклетами. А Най — разбирается хорошо, и больше всего интересуется этой, редкой, с крестами и ангелами… Я видел старый альбом — бронзовый крылатый силуэт обнимал шпиль, глядя в темный залив. Эту церковь снесли давно…
— Интересно всё же, во что верили те, в Тара-Куино, — протянул Най. Покосился на стену — увешана различной символикой, большая роза ветров по центру.
Я спросил:
— Почему ты вдруг вспомнил?
Он вскинулся, не ответив. Напрягся, будто кошка, у которой и шерсть от волнения встала дыбом.
— Слышишь? Кто-то у двери стоит!
Я пожал плечами. Шаги по лестнице прошуршали давно. И минут пять как замерли у порога.
— Мало ли кто…
Если кто-то интересуется нашими разговорами, все равно ничего интересного не узнает. По мою душу — ночью-то? Как-то не верится. В любом случае, опасаться мне нечего. А кто-то из расплодившегося хулиганья — вряд ли… Слишком мы несерьезная добыча.
— Я сейчас открою! — тянется Най.
— Незачем. Какой-нибудь алкаш заблудился, — говорю я, и притворно зеваю.
Но он встал и направился к двери с весьма решительным видом. Подумав миг, я зажмурился, и уши руками закрыл, стараясь не дышать — зато потом, распахнув глаза и убрав от ушей ладони, ощутил, как обострились все чувства. Будто море красок, звуков и запахов в меня хлынуло. Быстро обвел глазами стены, потолок, мебель.
«Жучка» мне удалось найти за диваном, под чуть отошедшим плинтусом. Трогать его я не стал — пусть… быстро не достать, и все равно ничего интересного не услышат. Прошлый я разбил, и потом долго жалел об этом — не сделать бы плохо Наю. Но ничего не случилось.
По-моему, на «жучков» они всерьез и не рассчитывали…
Понять бы еще, кто такие эти «они» и чего изволят желать.
Рысь появился на пороге, недоверчиво глядя, как я сижу на корточках у спинки дивана.
— Ты что, мебель решил передвинуть?
Я кивнул, слегка растерявшись.
— Ненормальный, — хмыкнул он; мой нелепый кивок вернул Рыси хорошее настроение. — Никого там у двери нет. Но я слышал шаги вниз по лестнице. Ладно, пусть бегает, раз охота. Только не увели бы твой мотоцикл.
— Никому Ромашка не дастся, — сказал я серьезно. Слишком серьезно — Най удивленно вскинул бровь.
— Неужто поставил сигнализацию?
— Нет. Просто он мой, — разговаривать расхотелось.
И мы сидели, пили черный кофе — на ночь-то! — и Най не выпускал гитару из рук, пока не стал клевать носом, он предыдущую ночь работал — до сих пор отвертки и непонятные железки разбросаны по полу, интересно, это лишние детали или он забыл ввернуть их на место?
Спит Рысь отнюдь не по-кошачьи, но трогательно — заворачиваясь в кокон из одеяла, будто пытается скрыться от всего мира, и сопит, уткнувшись в подушку. Все подсмотреть хотел, какое лицо у него во сне — фигушки, не больно-то разберешь, разве что нос торчит в щели между подушкой и складками одеяла.
Я засмотрелся на крадущийся по потолку лунный луч, когда Най окликнул меня:
— Мики.
— Мм?
— Ты не спишь.
— Вроде того.
— Я же слышу любой шорох… За последние месяцы ни разу ты у меня глаз не сомкнул. Я иногда просыпался — а ты глядишь в потолок. Что случилось?
— Ничего.
— Ты чего-то боишься? У меня?
— Даже не думал.
— Мики… — он помолчал, явно опасаясь спрашивать дальше. Но все же решился:
— Ты работаешь… на этих?
— Нет. Смешно же, Рысь…
Он помолчал.
— Но ты… еще хуже? После аварии… Ты не просто так пропадаешь. И в городе тебя нет. Может, расскажешь все-таки?
Теперь я молчал.
— Мики, — голос звучал напряженно, неровно: — Послушай… Я же волнуюсь за тебя! Когда ты просто уходишь, я думаю — куда же ты впутался? Если с тобой что случится…
— Ничего не случится.
Наверное, у меня получилось передать собственную уверенность — Най успокоился.
— Мне Ника звонила, — сказал. — Раз сорок… Она, кажется, не верит, что я не знаю. На той неделе звонила, и на этой…
— Угу.
Рысь повозился немного под одеялом, потом выдал, с явным усилием:
— Она тебя любит.
— Угу. Хотя очень надеюсь, что ты ошибся.
Он замер, вроде заснул, даже к стенке отвернулся. Потом пробурчал в одеяло:
— И мать тебя ищет…
Я подумал о матери и о человеке с гарнитурой. В третий раз говорить «угу» было как-то нелепо. Так что я промолчал.
Скоро стало совсем тихо, только сонное дыхание — да порой шелест листвы за окном. А на потолке покачивались белесые пятна света вперемешку с контурами ветвей-опахал.
Лучше бы ты, Рысь, не говорил о Нике…
Думаешь, ее можно просто так забыть, отодвинуть в прошлое? Наверное, я самый обыкновенный трус. Но я не знаю, что делать. Если она не поверит, слова мои будут хуже пощечины — ведь она ждет, и ей больно… А если поверит… это самое страшное.
Я же все помню и понимаю, Най.
Я часами стоял под ее окнами, когда Ника готовилась к выпускным. А сейчас…
Порой сижу сзади моего сарайчика, так, чтобы особо не видеть трассу. В стене сарайчика есть окошко, застекленное, с трещиной. Если долго смотреть, начинает казаться, что это ее окно. И что Ника — там, за стеклом… и даже трещина куда-то пропадает.
А я вижу, как Ника мелькает у подоконника, смеется, поворачивает голову — тяжелый «конский хвост» взлетает над плечом. А в руках то большое фаянсовое блюдо, то гроздь винограда…
Глава 2
