Дмитрий Гаврилов - Бог создал море, а фламандцы - берега
* * *
- Кто ты, черт меня раздери!? - прохрипел Макс, зажимая рукой кровавую дыру в брюхе, сквозь которую так и норовили вывалиться наружу кишки. - Я тот, кто с широкой глоткой и пустым, но не дырявым, брюхом. Я тот, кто с длинным языком и мастер из крупной монеты делать мелкую. Я сын своей страны, а вот ты - подлый захватчик, и потому, ты умрешь здесь и сейчас, был ответ сухощавого незнакомца. Потом фламандец отобрал пистолет, три пули из которого в упор, казалось, ничуть ему не повредили. - Я не вынесу этого, застрели меня, пошли мне скорую смерть! - хрипел Макс. - Я не могу умереть так глупо под ножом фламандского мясника. - Если это хоть немного тебя успокоит, можешь считать, что ты сдохнешь от руки дворянина, не будь на моем гербе три пивные кружки, - рассмеялся худощавый победитель. - Я истекаю кровью. Неужто, в тебе нет ни капли жалости?! - взмолился умирающий. - У тебя еще хватит крови на расплату в аду! Пепел Фландрии стучит в моем сердце. Будь здоров! Когда ты окоченеешь, я брошу твой труп рыбам на прокорм, а пока лежи тут и думай, зачем Господь создал море, если фламандцы все равно сделали берега. Так он сказал и стал медленно спускаться вниз, предоставив врага его совести и божьему суду. - Неле! Я вернулся! - весело крикнул он с порога. Молодая женщина обернулась. Победитель раскрыл объятия - а она, плача навзрыд кинулась к мужу на шею и сказала: - Тиль! Ты больше никогда не уйдешь, родной мой? Он молча поцеловал ее в самые уста. - Куда ты? - спросила его жена, высвобождая губы. - И я снова должен идти, моя милая - отвечал он. - И опять без меня? - спросила она. - Да, - ответил он, помедлив. - А ты не подумал о том, что я устала веками ждать тебя, глупый. Что всему наступает конец, и пора хоть немного пожить для себя? - спросила она. Иногда, мне кажется, мы не найдем покоя, мы обречены пережить раз за разом наших друзей, нам всегда расставаться. Тебе - уходить, а мне - оставаться. - Ненаглядная ты моя, милая Неле! Потерпи еще немного, век, другой, улыбнулся названный Тилем, - Ты же видишь, снова война. Снова грязь и кровь... - внушал он, гладя чудные Нелины волосы. - Ты не тревожься, ведь у меня шкура железная. - Какая глупость, - возразила ему жена. - На тебе просто кожаная куртка; под ней твое тело, а оно, так же точно как и у меня, уязвимо. Если тебя cнова ранят, кто за тобой будет ходить? Ты истечешь кровью на поле брани, так не раз случалось, я должна быть с тобой, любимый. - Пустяки! - возразил он, - Я привык получать пули в спину, такие не берут меня, привык глотать яд, и даже старая добрая веревка уже не лезет на шею. Я привык, - повторил он. - И потом, если ты пойдешь, то я останусь сам, и милого твоему сердцу муженька назовут трусом. И он снова впился в ее дрожащие губки, и нельзя уже было понять смеется ли она, или по-прежнему плачет. Наконец, он ушел, ушел в который раз, распевая одну из вечных своих песенок, и когда он спел последнюю, - этого никогда никто не узнает. А она снова осталась одна, ждать его, как было четыреста лет подряд, и так будет впредь. Всегда важно, чтобы тебя, кто-то ждал, пусть даже целую вечность, будь ты сам Уленшпигель - дух свободных фламандцев. И горе тем мужчинам, у кого нет такой Женщины, как Неле - сердце милой Фландрии.
22.08.2001
