Роберт Хайнлайн - Перекрестки времен
Профессор обнял его за плечи.
— Раз ей помочь нельзя, почему бы не успокоиться? К тому же, у вас нет основания считать, что она в опасности. Зачем же себя взвинчивать? Пойдемте на кухню и выпьем пива, пока будем их ждать.
Он мягко подтолкнул его к двери.
После пары бутылок пива и нескольких сигарет Дженкинс немного успокоился. Разговор вел профессор.
— А как вы вообще записались на этот курс?
— Это был единственный курс, который я мог посещать вместе с Эстеллой.
— Я так и подумал. Я разрешил вам посещение по своим причинам. Я знал, что спекулятивная философия вас не интересует, но на подобных курсах ход мыслей студентов порой так свободен и хаотично разбросан, что я подумал, что ваш упрямый материализм поможет удерживать их в неких нужных границах. Вы мне действительно помогали. Возьмите, например, Элен Фишер. Она склонна создавать великолепные логические построения, исходя из совершенно недостаточных данных. Вы помогаете возвратить ее к реальности.
— Честно говоря, профессор Фрост, я так и не вижу необходимости всех этих обсуждений высоких материй. Факты — это по мне.
— Но ведь вы, инженеры, не лучше матафизиков — вы игнорируете все, что не можете измерить на весах. Чего нельзя потрогать, то и не существует. Вы верите в механистическую, детерминистскую вселенную и отбрасываете факты человеческого сознания, человеческой воли, человеческой свободы воли — факты, с которыми вы сами сталкиваетесь напрямую.
— Но это все можно объяснить рефлексами.
— Ну, вы просто как Марта Росс — та, в своем фундаментализме, все может объяснить с точки зрения Библии. Почему бы вам обоим не признать, что существует что-то, вам не понятное? — Он замолчал и прислушался. — Вы ничего не слышали?
— По-моему, слышал.
— Пойдемте проверим. Еще рано, но, может быть, кто-то из них уже вернулся.
Они поспешили в кабинет и застыли на пороге в благоговении при виде непонятного зрелища.
В воздухе у камина парила фигура, облаченная в белое и испускавшая мягкое, перламутровое сияние. Пока они, колеблясь, стояли в дверях, существо обернулось к ним, и они увидели лицо Марты Росс, величественное в чистой и неземной красоте. Раздался голос:
— Мир вам, братья. — Волна покоя и любви нахлынула на них материнским благословением. Марта приблизилась к ним, и они увидели за ее плечами изгибы длинных белоснежных крыльев классического ангела. Фрост начал ругаться себе под нос, монотонно и не переставая. — Не ведайте страха. Я здесь, ибо вы просили меня вернуться. Я здесь, чтобы дать объяснения и помочь вам.
Профессор обрел голос.
— Вы Марта Росс?
— Я откликаюсь на это имя.
— Что случилось после того, как вы надели наушники?
— Ничего. Я спала. Когда я проснулась, я пошла домой.
— И все? А как объяснить вашу внешность?
— Внешность соответствует образу, в котором вы, дети земные, ожидаете увидеть избранников Божиих. Много лет я была миссионером в Южной Америке. И там мне было явлено, что мое земное служение Господу должно закончиться. И я пошла в Град Небесный.
— Вы попали на небеса?
— Неисчислимые тысячелетия пребываю я у подножия Золотого Трона и пою осанны имени Его.
Дженкинс вклинился в разговор:
— Скажи мне, Марта — или Святая Марта, — где Эстела? Ты ее видела?
Сияющее существо медленно повернулось к нему.
— Не страшись.
— Но скажи мне, где она!
— В этом нет нужды.
— Значит, помощи не будет, — ответил он с горечью.
— Нет, я помогу тебе. Внимай же: люби Господа нашего всем своим сердцем, и люби ближнего своего, как самого себя. Это все, что тебе надобно знать.
Говард молчал, не зная, как ответить, но был явно неудовлетворен. Марта заговорила снова:
— Я должна покинуть вас. Да пребудет с вами благословение Господне.
Ее очертания вздрогнули, и она исчезла.
Профессор тронул юношу за руку:
— Давайте выйдем на свежий воздух.
Дженкинс безропотно последовал за ним в сад. Несколько минут они гуляли молча. Наконец Говард задал вопрос:
— Мы что, ангела видели?
— Думаю, да, Говард.
— Это же безумие какое-то!
— Миллионы людей так бы не подумали. Конечно, это необычно, но отнюдь не безумно.
— Но это противоречит всем современным взглядам: небеса — ад — личный Бог — Воскресение… Все, чему я верил, рухнуло. А может, у меня крыша поехала.
— Последнее — вряд ли; это даже невероятно. Я очень сомневаюсь, что вы когда-нибудь увидите рай или ад. Вы будете следовать временным путем, соответствующим вашей натуре.
— Но она казалась реальной.
— Она и была реальной. Я подозреваю, что общепринятые представления о загробном мире действительно реальны для тех, кто в них верит всей душой, как, очевидно, верила Марта. Что до вас, я думаю, ваш путь будет соответствовать вашим убеждениям агностика — за исключением одного момента: когда вы умрете, вы умрете не весь, как бы яростно вы сейчас ни настаивали на том, что так будет. Для любого человека невозможно на эмоциональном уровне поверить в собственную смерть. Подобного самоуничтожения быть не может. Ваше существование после смерти продолжится, но в соответствии с представлениями материалиста.
Но Говард не слушал. Он ухватился за нижнюю губу и нахмурился.
— Послушайте, а почему Марта не захотела сказать мне, что случилось с Эстеллой? Не по-дружески с ее стороны.
— Думаю, она просто не знала. Марта последовала по временному пути, который лишь немного отличался от нашего; Эстела решила побывать или в отдаленном прошлом, или в далеком будущем. Фактически, одна для другой не существует.
Из дома послышался голос, чистое контральто.
— Профессор! Профессор Фрост!
Дженкинс стремительно обернулся:
— Это Эстела!
Они побежали в дом, Фрост мужественно старался не отставать.
Но это была не Эстела. В коридоре стояла Элен Фишер, в грязном, рваном свитере и босиком. На щеке был едва заживший шрам. Фрост остановился и внимательно ее оглядел.
— Вы в порядке, дитя мое? — спросил он.
Она по-мальчишески улыбнулась:
— Ага. Видели бы вы того, другого.
— Расскажите!
— Расскажу. А пока — как насчет чашки кофе для блудной дочери? И я бы не отказалась от яичницы и бутербродов — чем больше, тем лучше. Там, где я побывала, питание, мягко говоря, нерегулярное.
— Конечно-конечно, сейчас и займусь, — сказал Фрост. — Но все же, где вы были?
— Дай те девушке поесть, — взмолилась она. — Я ничего от вас не скрою. А чего Говард такой кислый?
