Олег Демин - Стерженёк
Первая задача для меня была более выполнима, чем другая. Вы ведь не знаете, Николай Сергеевич, а ведь из этой вашей дачи в середине 22 века сделают музей академика Хромова, и в этом музее однажды побывает студент университета имени Баумана Вадик Лошаков. Я помог одному шоферу разгрузить его фуру у магазина — думал деньжат немного подзаработать — и узнал, что он поедет мимо вашего поселка. Я уговорил его подвезти меня вместо платы, добрался до поселка, нашел эту дачу, но пойти сразу к вам постеснялся, решил сполоснуться в реке. Хорошо, что дача у вас крайняя, я ее обошел и начал искать спуск к реке, тут такая крутизна!. А вы знаете, Николай Сергеевич, у вас на той стороне, ну где боярышник растет, пролом в заборе имеется. Вы, наверно, и не догадываетесь. Я раздумал споласкиваться в реке, продрался через эти жуткие колючки и очутился у вас в саду и сразу же наткнулся на вас. Всё!
Лошаков гордо посмотрел на хозяина дачи, словно поведал ему сейчас Бог весть какие важные и сенсационные новости, от которых зависела жизнь всего человечества.
Николай Сергеевич, не проронив ни слова, поднялся и вышел из беседки. Он сладко потянулся, разминая затекшую спину, упер руки в бока и задрал голову вверх. Так он стоял долгое время, не то изучая кучевые облака в небе, не то любуясь ими, а может просто подставил лицо свое солнцу, давно перевалившему за полдень. Лошаков бочком тихонечко выбрался вслед за ним и тоже принялся рассматривать небо. Минута шла за минутой, молчание затягивалось.
— Смотрите, Николай Сергеевич, а ведь правда вот это облако похоже на бабу ягу в ступе? — наконец заговорил Лошаков, ткнув пальцем в небо. — Вон даже метла есть.
— А где сейчас ваша машина в-времени? — не отрицая и не подтверждая форму указанного облака, поинтересовался Николай Сергеевич.
— Тут, недалеко, у дырки в заборе, — Лошаков по-прежнему рассматривал найденную им бабу ягу.
— П-пойдемте, покажете, — решительно приказал Хромов.
Они молча зашагали по тропинке: Лошаков теперь впереди, а хозяин дачи несколько сзади. За ними вразвалочку шагал Хромов-младший, тиская в кулачище маленький резиновый мячик.
— Знаете, я никому не рассказывал о своем изобретении, — Лошаков то и дело оглядывался на Николая Сергеевича, не умолкая ни на секунду. — Поначалу сам хотел всё проверить и перепроверить. Потом, когда понял, что аппарат работает, вдруг подумал: представлю его миру, а что дальше будет? Если его сразу заграбастают в свои руки военные, то пиши пропало: всё тут же засекретят, наладят для своих целей. Сами понимаете, во что это может вылиться. А если дурак какой от науки начнет в прошлом творить добро направо и налево?
Но потом к этим доводам добавилось неожиданно одно чувство, глупое, мелочное. И представьте себе, какое. Ревность! Да, обычная ревность или зависть, как хотите. Вот кто еще в наше время может похвастаться тем, что Пушкин лично ему черкнул в тетрадь четверостишие? Никто, кроме меня. Я вам потом покажу пушкинский автограф. «Любезный странный незнакомец, откуда ты в сей дом пришел…»
Кто обладает десятком фотоснимков царя Петра Алексеевича, друга его Алексашки Меншикова и святейшего князя-папы Никиты Зотова на Всепьянейшем соборе? Я! Не смейтесь. Ну не смог я побороть в себе тщеславие это, не смог. Машина должна быть только моей!
Тропинка резко свернула в сторону речки, но Лошаков продолжал идти прямо, подминая босыми ступнями зелень травы и яркую желтизну одуванчиков, пока не подошел к глухому зеленому забору высотой более двух метров, вдоль которого были густо высажены кусты боярышника, барбариса и ирги.
— Где-то здесь, — Вадим Петрович начал оглядывать каждый куст.
Хромов остался позади него, скрестив руки на груди и скептически поджав губы.
— П-послушайте, Лошаков, то, что вы изобрели машину времени, это прекрасно. Только не надо мне начинать рассказывать о теории Гёделя, раскрывать все прелести теории струн. Они не п-противоречат учению Эйнштейна, но не более того. А если вы упомянете про филадельфийский проект «Радуга», я тут же уйду.
— Да что мне ваши теории! — досадливо повел сутулыми плечами Лошаков и полез за куст ирги. Одна из досок забора сдвинулась вбок. В образовавшийся узкий лаз ящеркой проскользнул Вадим Петрович. Хромов нагнулся к лазу, стараясь разглядеть, что происходит за колючей стеной кустарника по ту сторону забора.
— Па, что за чудик с тобой? — Виктор с любопытством смотрел на колючий боярышник. Тугой резиновый мячик он теперь перекатывал между ладонями.
— Как человек, исключенный с третьего курса МФТИ, ты должен знать, что в мире нашей физики никогда не может быть трех вещей: вечного двигателя, нуль-транспортации и машины в-времени, — Николай Сергеевич, разогнулся, охнул и принялся растирать себе поясницу. На него напал приступ красноречия и он продолжал. — Многие потеряли на изобретении этих вещей свой покой. А то и рассудок. Они убивали и убивают свое драгоценное время в б-бесплодных поисках этой физической Шамбалы. Они вкладывали и вкладывают все свои средства в невообразимое нам оборудование. Вся их жизнь держится на хрупком стержне фантазии. Если сломается этот стержень, ломается и их разум. Это романтики, верящие в сказку, живущие в сказке, делающие и из жизни сказку. Очень хочется, чтобы этот конек-горбунок оказался одним из таких горе-мечтателей, а не простым жуликом, к-который явился к нам с какими-то грязными целями. Только знаешь, сын, я бы запросто отдал свою будущую докторскую степень взамен возможности хоть одним глазком посмотреть на работающий вечный двигатель или действующую машину в-времени.
— Ну ты даешь, пап!
— К-кажется, он возвращается. Отойди вон туда. Не смущай его. Но следи за мной. Если я разведу руки вот так, звони в «ноль-три».
Виктор кивнул и послушно удалился. Николай Сергеевич уже отвернулся от него, силясь рассмотреть, что за аппарат тащит за собой эм-эн-эс из Нижнего Новгорода. Глаза его ожили, заискрились, лицо покинуло равнодушное выражение. Хромов весь подался вперед.
Шумно дыша, Лошаков приблизился к нему, украшенный новыми кровоточащими царапинами и большой прорехой сбоку на футболке. Пузырящиеся на коленях джинсы зеленели от подавленной травы. Никакого аппарата Лошаков с сбой не принес.
— Совсем забыл, где я ее припрятал. Долго по кустам лазил. Вот! — радостно возвестил он, протягивая руку Николаю Сергеевичу.
— Что — вот?
— Вот моя машина времени!
Лицо у Хромова вытянулось, сразу став похожим на вышеупомянутый овал лица английских дам. Вадим Петрович протягивал ему ремень. Самый обыкновенный ремень из черной кожи, не узкий и не широкий, с пряжкой и рядом отверстий. К ремню был прицеплен черный же подсумок, почти копия того, в котором носил телефон сам Хромов у себя на поясе, и несколько странных металлических деталек.
