Андрей Столяров - Учитель
– Продолжай, Егоров, – проклекотал учитель.
У доски, испещренной непонятными символами, стоял длинный нескладный парень. Он в раздумье почесал нос – запястья далеко высунулись из рукавов, – отрешенно поглядел на доску, сказал ломающимся баском:
– Топологические пространства, являющиеся подпространствами хаусдорфовых бикомпактных пространств, называются вполне регулярными, или тихоновскими пространствами. – Он запнулся, опять почесал нос и зачастил, будто прорвало: – Их тоже можно охарактеризовать некоторой аксиомой отделимости, а именно: аксиомой, требующей, чтобы для любой точки и любого не содержащего ее замкнутого множества существовала непрерывная функция, равная нулю в икс и единице на эф.
Я осторожно посмотрел по сторонам – не валяют ли дурака. Класс напряженно слушал. Кое-кто быстро писал в тетради. Мой сосед по парте морщил лоб и беззвучно шевелил губами – повторял.
Оставалось думать, что с тех пор, как я окончил школу, преподавание математики сильно шагнуло вперед.
– А топологические пространства, являющиеся открытыми подпространствами хаусдорфовых компактных пространств, можно считать локальными компактными пространствами, – частил парень.
На меня больше никто не обращал внимания. Меня это устраивало. Я смотрел на учителя.
Директор ошибался. Вид его не был необычным. Это был просто другой вид. Учитель походил на первоклассника – маленький и худой. Если бы он встал, то ненамного возвышался бы над партами. И на этом детском теле сидела непропорционально большая, очень круглая, шишковатая голова с редкими волосами – череп казался голым. Но когда учитель поворачивался, то белесые, как у новорожденного, волосы вдруг вспыхивали мелкими разноцветными искрами, словно были сделаны из хрусталя.
Глаза его по-лягушечьи резко выдавались вперед и казались еще больше из-за очков с сильными стеклами – зрачок растекался во всю линзу, а тяжелые веки периодически смыкались, будто створки раковины. Безгубый рот до ушей звонко чмокал, вздувая в углах зеленые пузыри.
Он был похож на какое-то земноводное животное. Я поднял ручку, словно рассматривая перо, сфотографировал его несколько раз.
Парень у доски тем временем замолчал, пригладил желтые космы. Учитель, не оборачиваясь, выгнул за спину руку без костей, зачеркнул что-то на доске, искрошив мел.
– Вот так будет правильно, – пискляво сказал он. Спросил: – Сам?
– Сам, – подтвердил парень.
– Свистит он, Яков Иванович, – сказали из середины класса. – Вычитал в «Проблемах топологии».
Парень набычился, сказал сквозь зубы:
– А когда я врал? Вы не верьте ему, Яков Иванович. Я давно хотел додумать подпространства Хаусдорфа. И додумал. Вчера копал свеклу на огороде и все время думал. А никакую топологию я не смотрел.
Терминология, которой он пользовался, очень не вязалась с его внешностью – соломенными волосами и носом картошкой. Ему бы работать на тракторе, а не рассуждать о каких-то там подпространствах.
Мой сосед по парте сказал себе в нос: «Есть!» – и поднял руку.
– Слушаю, Антипов, – просвистел учитель.
– Я думаю, что локальные компактные пространства в классе хаусдорфовых пространств, – звенящим голосом сказал мой сосед, – можно охарактеризовать тем, что каждая их точка обладает окрестностью с компактным замыканием. – Он споткнулся, мучительно сморщился, проговорил торопливо: – Сейчас, сейчас. – В классе стояла мертвая тишина. Выпалил: – Пример – евклидово пространство. То есть любое такое пространство дополняется одной точкой до компактного. Пример – присоединением одной точки из плоскости получается сфера комплексного переменного, а из эр – эн сфера эс – эн.
Он внезапно замолчал. Учитель пошлепал огромным ртом:
– Молодец, Антипов. Это правильная характеристика.
Мой сосед сразу сел, попытался сдержаться, но улыбка расползлась у него во все лицо.
Класс загудел. Взметнулся лес рук. Кто-то говорил, что он дополнил аксиому Хаусдорфа для каких-то особых случаев, толстяк справа от меня, похожий на батон, прямо стонал, что нельзя же замыкаться: нехаусдорфовы пространства еще интересней, а очень стройная девушка со строгим лицом, по внешности типичная отличница, встав, попросила разрешения рассказать о каких-то гомотипических классах, так как она считает, что можно изучать лишь гомотипически инвариантные функторы.
Несколько голосов закричали ей, что алгебраическая топология будет на следующем уроке. Девушка заспорила, сдвинул непримиримые брови.
Прозвенел звонок.
Учитель поднял тонкую руку. Кожа на ней блестела, будто лаковая. Шум мгновенно стих. Только запоздалый голос умоляюще протянул:
– Давайте поговорим на перемене, Яков Иванович…
– Мы не одни, – сказал учитель.
Все повернулись ко мне, и я снова ощутил нетерпеливую, острую неприязнь в ожидающих лицах.
– У вас есть какие-нибудь вопросы? – просвистел учитель. Расширенные зрачки его впервые обратились на меня: будто воткнули в сердце ледяную иглу.
– Благодарю за урок, – сказал я и встал.
Школьники тут же хлынули к столу. В суматохе пронзительных голосов самого учителя не было слышно.
Директор уже шел по коридору мне навстречу.
– Ну как?
– Завидую, – ответил я. – Я математику терпеть не мог. А учителя просто ненавидел.
– Все так говорят, – печально сказал директор. – А потом приходит бумага из облоно, или из гороно, или еще выше – с распоряжением: учесть и больше не повторять.
– Бумаги не будет, – пообещал я.
– Хорошо бы, – сказал директор. Он мне не поверил, взял под руку. Школьники младших классов носились как угорелые – приближаясь к нам, неестественным усилием переходили на шаг. Мы шли в тихом кольце.
– Какие у вас планы. Еще один урок? – спросил директор. – Педсовет мы на сегодня не назначали, но если вы считаете нужным…
– Не стоит, – сказал я. – Лучше завтра. Или послезавтра. Успеется.
– Тогда вам лучше отдохнуть. У нас есть квартира для приезжих. Я провожу вас. Это недалеко.
Воздух на улице обдал нас банным жаром. Выступил пот. Ноги утопали в густой пыли.
Директор вяло рассказывал о школе. Я оглядывался с безразличным любопытством приезжего. Деревянные изгороди, заросли крапивы, канавы, наполненные лопухами.
Месяц назад в створе этой деревни сгорел боевой английский спутник типа «Ангел» – полу автономный спутник слежения, снабженный всеми новейшими системами обороны. Он вспыхнул на высоте сорока тысяч километров и сразу же начал падать: орбита была нестабильной. Я видел фотографии останков. Если это можно назвать останками. Специалисты единодушно утверждали, что горела даже титановая броня. С другой стороны, они не менее единодушно не понимали, как такая броня вообще может гореть.
