Леонид Панасенко - Проходная пешка, или История запредельного человека
В обычный день (вернее, ночь) Иван Иванович постарался бы побыстрее проскочить опасную зону. Однако Юрий Светов, чей образ уже прочно занял его мысли и сердце, остановился передохнуть как раз напротив четырнадцатой квартиры.
Щелкнул замок.
- Ты што, сдурел, клистир? - прорычал Чума, высовывая в коридор всклокоченную голову. Он включил свет и щурил теперь глаза от беспощадной голой лампочки.
Юрий Светов переложил топорик в правую руку, а указательным пальцем левой брезгливо зацепил и потянул к себе майку Чумы.
- Я тебе сейчас уши отрублю, - ласково сказал Светов, а Иван Иванович обомлел от восторга. - Выходи, соседушка!
Федька с перепугу громко икнул, схватился за майку, которая растягивалась, будто резиновая:
- Че... чего... фулиганишь!
Во дворе, в черной проруби неба, между крышами домов лениво кружились светлячки звезд.
Он, играючи, порубил возле песочницы доски, сложил щепки избушкой. Зажег спичку. То, что полчаса назад было тахтой, вспыхнуло охотно и жарко. Огонь встал вровень с лицом.
И тут он понял, что пришла пора прощаться.
"Тебе не больно расставаться? - спросил его Иван Иванович. - Я понимаю, ты увлекся образом, вжился в него... Но ведь это смерть личности".
Светов махнул рукой, улыбнулся:
"Брось, старик, не пугай сам себя. Это возвращение твое... Рождение!"
"Тогда прощай. Береги это тело. Оно еще ничего, но частенько болеет ангинами. Запомни".
"Прощай. Я запомню..."
Он увидел, как в пляшущем свете костра от него отделилась серая тень Ивана Ивановича. Еще более пугливая, чем ее бывший хозяин, нелепая и жалкая на этом празднике огня и преображения. Тень потопталась на снегу и, сутуля плечи, шагнула в костер. Словно и не было! Только пламя вдруг зашипело и припало на миг к земле, будто на белые угли плеснули воды.
Чума, который с опаской подглядывал из окна за действиями соседа, окончательно утвердился в своем мнении - чокнулся Иванов, не иначе! - и отправился в смежную комнату досыпать. Ну кто в здравом уме станет жечь посреди двора почти новую тахту? Да еще ночью.
Прежняя память, как и внешность, осталась. Она-то подсказала Юрию Светову, что Гоголев назначил на девять репетицию - разрабатывать мизансцены.
Он аккуратно сложил в портфель милицейскую форму, положил сверху кобуру и махровое полотенце. Затем выпил кофе - сказывалась бессонная ночь, поискал брошюру с пьесой, однако не нашел и, махнув рукой на поиски, вышел из дому.
К утру опять подморозило.
Насвистывая одну из мелодий Френсиса Лэя, Светов спустился к Днепру. Из огромной проруби, где обычно купались городские "моржи", шел пар.
"На первый раз не буду злоупотреблять", - подумал Светов, быстренько раздеваясь.
Сердце, все еще, наверное, принадлежащее Ивану Ивановичу, слабо екнуло, когда он осторожно ступил в ледяную воду - чтоб не намочить голову. Проплыл туда-сюда, отфыркиваясь и всхрапывая от удовольствия. Потом пробежался, до красноты растер себя мохнатым полотенцем. Так же, как и раздевался, быстро оделся.
Часы показывали четверть десятого.
Светов, отбивая такт рукой, пружинящим шагом поднялся по Садовой и свернул к театру. Он обживал себя, будто жильцы новый дом. Дом ему нравился.
Гардеробщик, вечно сонный Борис Сидорович, который никогда не замечал Иванова, перед Световым встал и пальто его принял с полупоклоном, но несколько удивленно.
Юрий Светов тем временем пересек фойе, прошел два коридора и "предбанник" и вступил на сцену. Там уже свирепствовал главреж.
- Не хватало! - окрысился Гоголев. - Еще вы будете опаздывать!
Светов бросил взгляд. Глаза его удивились. Раньше они видели всегда что-нибудь одно: кусочек, огрызок окружающего мира. Теперь он увидел все разом: скучающую Веру Сергеевну, то бишь Елену Фролову, похмельного Аристарха - он подарил ему всепрощающую улыбку, Кузьмича, их единственного народного, который вяло жевал бутерброд. В стороне скучали остальные "энергичные люди". В отличие от Аристарха люди позавтракать не успели - на лице Простого человека крупными мазками была написана нечеловеческая тоска.
Где-то рванул сквозняк. По сцене прошел ветер.
- Полно вам, - сказал Светов главрежу. - Не суетитесь.
Кончиками пальцев он легонько подталкивал Гоголева за кулисы. Тот безропотно повиновался.
Сонечка, то есть Аня Величко, увидев его на сцене, побледнела.
- Что с тобой, Ваня? - тихо спросила она. - Ты заболел? Ты на себя не похож.
- Потом! - оборвал он ее. - Потом, любимая. У нас впереди целая жизнь. Еще успеем наговориться.
Он властно поднял руку, призывая к тишине, и обратился к артистам:
- Сегодня буду играть я, ребята. Для начала я расскажу вам немного о себе. Будем знакомы. Меня зовут Юрием. Юрий Светов...
Опять ударил ветер.
Закатное солнце, которое висело на старом заднике еще с прошлого сезона, вдруг оторвалось от грязной марли, заблистало, распускаясь огненным цветком, и взошло над сценой. А на бутафорском дереве вопреки здравому смыслу запели бутафорские птицы.
