Генри Каттнер - Мутант
— У него там путаются мысли. Я не могу это пропустить; вчера я пробовал почитать книгу трем различным слушателям и получил от всех троих разные реакции. Так что «Психоистория» будет означать для всех людей все, что угодно. Критики разнесут нас, если мы выпустим книгу в таком виде. Не мог бы ты еще некоторое время поводить Олдфилда за нос?
— Попробую, — сказал Мун. В голосе его звучало сомнение.
— У меня есть подходящий роман, который я мог бы ему подсунуть. Это легкий замещающий эротизм, а это безвредно; кроме того, с семантической точки зрения он в порядке. Мы задерживали его из-за художника, но я могу поручить это Дамэну. Я так и сделаю, да. Я пошлю рукопись в Пуэбло, и он сможет позже сделать печатные формы. Веселая у нас жизнь, Эд.
— Даже чересчур, — заметил Беркхальтер.
Он поднялся, кивнул и отправился на поиски Куэйла, который отдыхал в одном из соляриев.
Куэйл был худым, высоким человеком с озабоченным лицом, чем-то напоминающим черепаху без панциря. Он лежал на плексигласовом ложе, и прямые солнечные лучи грели его сверху, в то время как отраженные лучи подбирались к нему снизу через прозрачный кристалл. Беркхальтер стянул рубашку и бросил ее на скамью рядом с Куэйлом. Автор бросил взгляд на безволосую грудь Беркхальтера, и в нем возникло полуосознанное отвращение: «Болди… никаких тайн… не его дело… фальшивые ресницы и брови; он все еще…»
И еще что-то угрожающее.
Беркхальтер дипломатично коснулся кнопки, и на экране появилась увеличенная и легко читаемая страница «Психоистории». Куэйл просмотрел лист. Он был исчеркана пометками читателей, которые Беркхальтер расшифровал как различные реакции на то, что должно было быть прямолинейными объяснениями. Если три читателя нашли три разных смысла в одном параграфе, что же тогда имел в виду Куэйл? Беркхальтер осторожно коснулся сознания, чувствуя бесполезную защиту от проникновения, баррикады безумия, над которыми подобно тихому, ищущему ветру пробирался его мысленный взгляд. Ни один обычный человек не мог защитить свой разум от Болди. Но Болди могли защищать свои тайные мысли от проникновения других телепатов. В психике существовал свой диапазон приема, своего рода…
Вот, нашел. Правда, немного запутанно. Дарий:
(Это было не просто слово, это была не просто картина. это была поистине вторая жизнь. Но разорванная, фрагментарная. Обрывки запахов и звуков, и воспоминания, и эмоциональные реакции. Восхищение и ненависть. Жгучее бессилие. Черный торнадо, пахнущий елью, ревущей над картой Европы и Азии. Запах ели становится сильнее, страшное унижение, незабываемая боль… глаза…)
«Убирайся!»
Беркхальтер отложил микрофон диктографа и лег, глядя вверх сквозь темные защитные очки, которые он надел.
— Я вышел, как только вы этого захотели, — сказал он. — И я сейчас вовне!
Куэйл, тяжело дыша, лег.
— Спасибо! — сказал он. — Благодарю! Почему вы не требуете дуэли?
— Я не хочу драться с вами на дуэли, — сказал Беркхальтер. — Я никогда в жизни не пачкал кровью свой кинжал. К тому же, я могу видеть ваш ход мыслей. Помните, мистер Куэйл, это моя работа, и я узнал множество вещей… которые тут же снова забыл.
— Я полагаю, это вторжение. Я говорю себе, что это ничего не значит, но моя личная жизнь — это важно.
Беркхальтер терпеливо заметил:
— Мы должны опробовать все подходы, пока не найдем такой, который не является слишком личным. Предположим, я для примера спрошу вас, нравится ли вам Дарий?
(Восхищение и запах ели…)
Беркхальтер быстро проговорил:
— Я вышел. Все в порядке?
— Спасибо, — пробормотал Куэйл.
Он лег на бок, отвернувшись от собеседника. Через мгновение он сказал:
— Наверное, это глупо — отворачиваться. Вам не нужно видеть мое лицо, чтобы узнать, о чем я думаю.
— Вы должны открыть мне дверь, чтобы я вошел, — сказал ему Беркхальтер.
— Я понимаю, я тоже так думаю. Но мне приходилось встречать Болди, которые были… которые мне не нравились.
— Да, таких много. Я знаю. Те, кто не носят парики.
Куэйл сказал:
— Они прочитают ваши мысли и ошеломят вас просто ради забавы. Их следует… лучше учить.
Беркхальтер заморгал от солнечного света.
— Да, мистер Куэйл, это так. У Болди тоже свои проблемы. Нужно уметь ориентироваться в мире, который не является телепатическим; я думаю, что многие Болди считают, что их возможности используются недостаточно. Существуют работы, для которых подходят такие люди, как я…
«Люди!» — поймал он обрывок мысли Куэйла. Он проигнорировал это, сохранив на лице обычное выражение, и продолжил.
— Семантика всегда была проблемой, даже в странах, где говорят на одном языке. Квалифицированный Болди — отличный переводчик. И хотя Болди не служат в сыскной полиции, они часто работают с полицией. Это все равно, что быть машиной, которая может выполнять лишь несколько операций.
— На несколько операций больше, чем может человек, — сказал Куэйл.
«Конечно, — подумал Беркхальтер, — если бы мы могли соревноваться на равных с нетелепатическим человечеством. Но поверит ли слепой зрячему? Будет ли он играть с ним в покер? Неожиданная глубокая горечь оставила неприятный привкус во рту Беркхальтера. Каков же был ответ? Резервация для Болди? Изоляция? И будет ли нация слепых доверять тем, кто обладает нормальным зрением? Или они будут уничтожены — они, верное средство, система контроля, сделавшая войну невозможной!»
Он вспомнил о том, как был уничтожен Рэд Бэнк: что ж, возможно, это было оправдано. Город рос, и вместе с ним росло личное достоинство; вы бы никогда не допустили потери лица, пока у вас на поясе висит кинжал. И точно такая же картина в тысячах и тысячах разбросанных по Америке маленьких городков, каждый со своей специфической специализацией производство вертолетов в Гуроне и Мичигане, выращивание овощей в Коное и Диего, текстиль и образование, искусство и машины — каждый маленький городок подозрительно наблюдал за остальными. Научные и исследовательские центры были немного несколько крупнее; никто не возражал против этого, ведь ученые никогда не начинали войны, разве что их заставляли; но очень немногие города населяли более чем несколько сотен семей. Эта была самая эффективная система контроля: как только город проявлял желание стать большим городом… потом столицей, потом империалистической державой — он тут же уничтожался. Хотя, подобного уже давно не случалось. И Рэд Бэнк, возможно, был ошибкой.
С точки зрения геополитики это было отличное устройство; социология тоже не возражала, требуя, правда, необходимых изменений. Существовала подсознательная тяга к хвастовству. После децентрализации права личности стали цениться гораздо выше. И люди учились.
