Михаил Каришнев-Лубоцкий - Гнэльф
– Слово «изуродовался» к вам не подходит, – сказал Гейзеровский как можно мягче. – Просто вы слегка изменили внешность…
Гнэльф подпрыгнул на месте как ужаленный и вскочил на диване в полный рост.
– Я изменил внешность?! Что-то не помню о подобных планах!.. Черт, почему вокруг все такое большое?! И почему на мне этот дурацкий костюм?! Это – новая мода на больничные халаты?!
– Успокойтесь, вы скоро все узнаете. – Профессор положил руку на плечо гнэльфа и силой посадил его на диван.
Но гнэльф не унимался:
– Я попал к великанам?! Почему вы оба – дылды?! Девушка, конечно, очаровательна, но ее размерчики…
Он вдруг заорал:
– Черт возьми, где у вас зеркало?! Я хочу на себя посмотреть! Не бойтесь, у меня крепкие нервы и здоровое сердце!
Профессор решил сдаться и пойти на уступки.
– Ирина Михайловна, дайте этому горлопану зеркало, – сказал он, – пусть утолит свое любопытство.
– А это не повредит его здоровью?
– Не повредит! Повторяю: у меня крепкие нервы! – похвастался снова гнэльф.
Ирочка достала из шкафа зеркало Аркадия Борисовича и поднесла его к странному пациенту. Гнэльф увидел свое лицо, схватился обеими руками за голову и, шепча сквозь зубы любимое: «Черт!..» рухнул в обморок.
Глава шестая
Прошло полчаса, и гнэльф, опамятовавшись, вновь уселся перед зеркалом. Растерянно вглядывался он в незнакомые черты, и забавное его лицо было сейчас очень грустным.
– Неужели это я? – вопрошал он свое отражение и смахивал носовым платочком крупные слезинки с румяных щек. – А где я настоящий? Уже схоронили?
– Нет, вы еще в реанимации… Но в очень тяжелом состоянии! – торопливо добавил профессор.
– Все равно я хочу посмотреть на себя…
– Увы, это невозможно.
– Невозможно смотреть на это, – гнэльф ткнул кулачком в зеркало. – Но я смотрю… у меня железные нервы…
– Мы в этом убедились.
– Минутная слабость… – Гнэльф жалостливо посмотрел на Ирочку, ища в ней союзницу. – Неужели я даже не смогу проводить себя в последний путь? Это будет слишком жестоко…
– Мы вытащим Глеба Кудашева, – пообещала Ирочка.
– Благодарю вас, дорогая, у меня столько незавершенных дел… – Гнэльф снова смахнул платочком слезинку.
Аркадий Борисович понял, что пора сообщить пациенту главную информацию.
– Вам придется запомнить две вещи, – сказал он. – Первое: настоящий Глеб Кудашев лежит в реанимации, и его дела можно расценивать как фифти-фифти. Второе: вы – Михаил Катенев, сирота.
– Я привык к тому, что у меня нет родных… Но у меня полно друзей!
– Придется этих забыть и завести новых.
– Никогда! – надул с негодованием пухлые щеки новоиспеченный Михаил Катенев.
– Что ж, отлично. – Гейзеровский обернулся к ассистентке: – Ирина Михайловна, Михаил Васильевич переутомился. Дайте ему снотворное и уложите спать.
– Спать?! В такой момент?! – Гнэльф в гневе отшвырнул зеркало и попытался спрыгнуть с дивана. Но было высоко, и он испугался. – Черт! Идиотская мебель! Хоть бы приставили лестницу!
Ирочка протянула гнэльфу руки:
– Давайте я вам помогу.
– Господи!.. До чего я дожил!.. Благодарю, но я как-нибудь сам спущусь!
Гнэльф разбежался и прыгнул… на Аркадия Борисовича. Вцепился в одну из пуговиц его халата и по пуговицам ловко спустился вниз.
– Вы куда? – удивился профессор, глядя как его «творение» торопливо обувает на ноги сапожки эльфа.
– Пойду прошвырнусь. Топик, наверное, с голода умирает, а у Эда шоу горит…
– Какой Топик?! Какое шоу?! – ахнул профессор. – А ну-ка, марш в постель! И – приятных снов!
– Ни за что. Чао, крошка! – помахал на прощанье гнэльф рукою Ирочке и двинулся к дверям.
– Его нужно остановить… – Гейзеровский выдвинул один из ящиков письменного стола и достал револьвер довольно причудливой формы.
– Нет! – бросилась к профессору Ирочка. – Вы этого не сделаете!
– Уйдите! – прошипел Аркадий Борисович. – Это – снотворное!
И он, прицелившись в гнэльфа, тщетно пытающегося открыть тяжеленную дверь, нажал на спусковой крючок.
– Вау-у!.. – вскрикнул бедняга гнэльф и, схватившись обеими руками за раненную задницу, подпрыгнул на месте. Потом постоял, согнувшись в дугу, возле дверей и медленно повалился на коврик.
– Я чувствую, что у нас с ним будут проблемы, – сказал Гейзеровский и положил револьвер обратно в ящик письменного стола.
– А раньше вы об этом даже не догадывались? – спросила Ирина.
Но ответа она, конечно, не получила.
Глава седьмая
Вечером гнэльф проснулся. Он повернул голову и увидел за столом Ирочку Лапину, читающую книгу. Гнэльф сбросил одеяло, встал и медленно побрел к краю дивана, с которого свешивалось покрывало почти до самого пола.
– Вы куда? – спросила Ирочка и торопливо подошла к удивительному пациенту.
– Мне нужно в сортир.
Ирочка нагнулась и достала из-под дивана маленький детский горшочек.
Гнэльф, увидев его, весь побагровел и надул щеки.
– Я – врач, – напомнила ему Ирочка.
– А я – мужчина! – выкрикнул гнэльф и в гневе забегал по дивану взад – вперед. – Наверное, вы перепутали меня с морским кроликом! А я – человек! Артист!
– Морских кроликов не бывает, есть морские свинки…
– Что же вы не превратили меня в свинью?! У вас это получилось бы наверняка!
– Профессор Гейзеровский хотел спасти информацию мозга Глеба Кудашева… Если не удастся сохранить тело, то мы спасем его память…
– Спасибо за вашу заботу! Но вы могли бы подыскать для нее обиталище получше! – Гнэльф снова подбежал к краю дивана и прокричал: – Пустите меня немедленно в сортир! Или вы потом очень пожалеете об этом!
Он ловко спустился по свисающему покрывалу на пол и подбежал к дверям туалета.
– Включите свет!
Ирочка безропотно выполнила его указание.
– Теперь откройте дверь!
Ирочка сделала и это.
– Теперь закройте!
Ирочка затворила за гнэльфом дверь.
– Черт возьми! – донеслось из туалета. – Ну и Мон-Блан!
Вскоре гнэльф пинком распахнул дверь и вышел к Ирочке. На его лице было написано глубокое удовлетворение.
– Теперь неплохо бы и перекусить! – заявил он довольно нагло.
– Но сначала мы помоем руки. – Ирочка сграбастала под мышку нахального гнэльфа и понесла его в ванную комнату.
Ужин был поистине королевским: одной сосиски хватило бы накормить десяток гнэльфов, а бутерброд с ветчиной, разрезанный на дюжину маленьких кусочков, внушал Микки мысль о печальной возможности скорого обжорства.
– Я не понимаю только одного: почему вашему профессору вздумалось воткнуть мою душу, простите, мою память, в такое убогое тело? – с возмущением, хотя и поутихшим, выговаривал он, уплетая сосиску, бедняжке Ирочке. – Неужели он не мог подыскать что-нибудь получше?
