Василий Щепетнёв - Лето сухих гроз
— Позвольте взглянуть на сейф.
Принц подвел Холмса к стене.
— А, сейф Майера. Солидный ящик. — Холмс осмотрел дверцу. — Сколько ключей от этого сейфа?
— Один.
— Где он?
— Здесь, в конторке, — принц открыл ящичек. — Вот он.
— Вам не кажется бессмысленным заводить отличный сейф, а ключ держать там, где его может отыскать и ребенок?
— В сейфе обычно не хранится ничего особенно ценного. Ключ же лежит в секретном отделении конторки. К тому же кабинет в нашем отсутствии всегда заперт.
— Заперт? Но ведь кто-то его убирает?
— Да. Да, разумеется. Но в доме никогда не было краж.
— Позвольте ключ.
Холмс подошел к окну, под увеличительным стеклом рассмотрел бородку.
— Хорошая работа. Откройте, пожалуйста, сейф, — он вернул ключ принцу.
Дверца, дюймовая сталь, бесшумно открылась. В глубине виднелись бумаги, конверты, папки.
— Где находились драгоценности?
— Видите, здесь дополнительное отделение, с шифром.
Действительно, в правом верхнем углу был еще один ящичек, сейф в сейфе, с четырьмя рукоятками.
— Камни хранились в нем?
— Да. Как видите, опасаться чего-либо причины не было.
Холмс рассмотрел рукоятки.
— Буквенный шифр. Свыше двухсот тысяч комбинаций. Кому известно слово?
— Мне. И отцу.
— Оно где-нибудь записано?
— Нет, мы его помним, оно простое: «зеро».
Холмс несколько минут внимательно изучал сейф.
— Видите ли, мистер Холмс, — принц положил в пепельницу сигару, не искуренную и наполовину. Нервничает. Годы, проведенные вместе с Холмсом, не прошли впустую: я подмечал и беспокойное шевеление пальцев, и бледность лица. Пульс, наверное, под восемьдесят. — Главная неприятность заключается в том, что камни — рубины — просит на время Александра Федоровна.
— Простите, кто?
— Это я должен извиниться. Снобизм — называть запросто ее императорское величество. Но она — жена шурина. К тому же произносить титул — верный способ привлекать внимание посторонних. Мы стараемся этого не делать.
— Зачем императрице понадобились камни?
— Видите ли… Сейчас в моде увлечение оккультными науками: спиритизм, мессмеризм, что там еще. А рубины якобы упоминаются в «Книге Мертвых», древнеегипетском папирусе. Возможно, это действительно те самые камни. Императрице они понадобились для спиритических сеансов. Ольга, конечно, согласилась исполнить проьбу. Поэтому я и поспешил с опытами, кто знает, на сколько рубины понадобятся Александре Федоровне. И вот — они пропали. Очень неудобно, неловко.
— Когда вы получили просьбу императрицы?
— Письмо от нее передал полковник Гаусгоффер, он свой человек при дворе. Полковник и должен был отвезти камень.
— Гаусгоффер? Я где-то слышал это имя.
— Он полковник германской армии, сейчас в длительном отпуске.Известен путешествиями в Гималаи.
— Да, да, вспомнил. Экспедиции восьмого и двенадцатого годов, — Холмс прикрыл дверцу сейфа. — Когда полковник прибыл в имение?
— Неделю назад.
— А камни пропали…
— На следующий день.
— Полковнику известно о пропаже?
— Нет. Никому не известно, кроме нас с отцом. Я очень рассчитываю на вашу помощь.
— Я приложу все силы.
— Только… Дело предельно деликатное, вы понимаете?
— Я приложу все силы, — повторил Холмс…
Ужин, верно, по случаю лета, имел место быть на террасе, с которой виднелись река, станция, лес и невесть какая даль за лесом.
Все проходило довольно мило — нас представили их высочествам — ее императорскому высочеству принцессе Евгении, ее императорскому высочеству принцессе Ольге, принцу Ольденбургскому Александру (без титулов, без титулов, у нас в Рамони летом запросто), молоденькой девушке Лизе (воспитаннице Александра), и полковнику Гаусгофферу. С Константином мы уже были знакомы. Разговор завязался оживленный — о ланкастерской системе взаимообучения, о сравнительных достоинствах немецкой и французской метод извлечения сахара из свеклы, о полифонических монетах (по-моему, реверанс в сторону Холмса), и еще, и еще. Беседа шла на очень недурном английском, и Константин мог отдохнуть. Он и манкировал обязанностями, ведя приятную беседу с молоденькой, лет семнадцати, воспитанницей.
Признаться, я был несколько разочарован, не найдя роскоши арабских сказок — золотой посуды, гор икры, танцующих невольниц, гуляющих павлинов и медведя на вертеле. Довольствоваться пришлось мейсенским фарфором, стерлядью по-казацки. И игристыми донскими винами. Правда, где-то неподалеку слышались противные крики, и студент уверял, что это павлины.
Когда дамы покинули нас, стало полегче. Или просто потянуло прохладой реки. На смену игристому пришел серьезный портвейн. Холмс раскурил трубку. Я не замечал никаких признаков погруженности в раздумья, казалось, мой друг просто отдыхал, наслаждался вечером. Впрочем, порой я замечал и признаки неудовольствия, легкие, едва заметные даже для меня, проведшего бок о бок с Холмсом многие (и лучшие!) годы. Я бы сравнил настроение Холмса с настроением великого хирурга, которого спешно пригласили к коронованной особе удалить бородавку.
Журчала вода каскада, бежавшая вниз, я, благодушный, умиротворенный вином, следил за прихотливым разговором.
— Материализм, идеализм — слова, ярлыки. Наука отличается от суеверия прежде всего терминологией, — старый принц вел главную тему, остальные подыгрывали ему, впрочем, не без изящества. — Возьмем открытия в медицине. Материалисты, если не ошибаюсь, объясняли раньше причину холеры дурными испарениями, миазмами. Не так ли, доктор Ватсон?
— Э… Совершенно верно.
— Колдуны же и знахари считали, что дело в демонах холеры. Теперь, после открытий профессора Коха, наука установила: причина холеры — микроб, невидимое глазу существо, вселяющееся в человека и доводящего до болезни. Чем отличается микроб от демона?
— Но, ваше высочество, — полковник не забывал титуловать принца. Наверное, и потому, что обращаться по имени и отчеству, как это принято у русских, гораздо труднее. — Вы не можете отрицать того, что наука являет собой могучую силу.
— Именно. Именно, Herr Oberst. А у нашего народа есть поговорка: сила есть, ума не надо. Ученые все более используют руки, а не голову, наука бьет тараном там, где нужно найти ключик, вставить в скважину и повернуть.
— Найти! То-то и оно! Они, ключики, под ногами не валяются.
— И не должны валяться, Herr Oberst. Ибо втопчут их во грязь. Или, что хуже, откроют дверь.
— Почему же хуже?
— Дверь пропускает в обе стороны.
