Юлий Буркин - Королева в изгнании
- Но мы же договорились...
- Договорились, - с легкой иронией в голосе перебил он так, как говорят иногда с детьми, - а теперь передоговорились.
Он перестал раскачиваться, уперся руками в стол и вдруг заорал:
- Где деньги, сука!
Такой поворот, наверное, сработал бы безотказно, будь перед ним обыкновенная девушка. Но Маша... Мария. Ее уверенность в себе, сознание вседозволенности и безнаказанности хоть и пошатнулись заметно в последние дни, но все же оставались чуть ли не главными составляющими характера.
- По какому праву вы разговариваете со мной таким тоном? - спросила она стеклянным слегка дрожащим голосом.
- Прекрасное самообладание. - Зыков потер подбородок ладонью и, буравяще глядя Маше в глаза, почти любуясь ею, пальцами другой руки принялся барабанить по столу.
Абсолютно спокойной Маша оставалась только внешне. В душе же ее что-то дрогнуло. "Почему?! Почему он вдруг решил, что на нее можно кричать, можно оскорблять ее? Ведь еще вчера он говорил с ней уважительно, чуть ли не со страхом... Он сказал, деньги. Почему он заговорил о деньгах? Арестован кто-то из банды? Или Алка? Нет, скорее - первое. Денег мне не жалко, отдам хоть сейчас. Но если он так... Война так война".
- "По какому праву", вы спрашиваете, Мария Викторовна? - следователь вновь неожиданно сменил интонацию на подчеркнуто корректную. - Да по такому, что вы - прекрасная актриса. Только на хитрую жопу, Мария Викторовна, есть, извините, член с винтом!..
- Маша порывисто поднялась и двинулась к двери.
- На место! - рявкнул Зыков.
На место Маша не села, но остановилась:
- Если вы еще раз повысите на меня голос, я просто исчезну.
- Исчезнешь? - следователь ухмыльнулся. - Ну-ну, давай, а мы посмотрим... Чего ж раньше не исчезла? Это же элементарно, Ватсон: девочка-невидимка дает вдруг себя арестовать... девочка-невидимка не желает незаметно пройти в больницу... И наконец: девочку-невидимку узнает ее заколдованный принц!
Ах вот в чем дело! Следователь просто решил, что она по каким-то причинам потеряла свои сверхъестественные способности, если они вообще были, и это не легенда. Что ж, все логично. И он перестал бояться ее, перестал быть эдаким старшим товарищем - предупредительным и участливым, а стал - грубым и вульгарным... ментом.
"Вульгарным ментом", - повторила про себя Маша, и вдруг это выражение показалось ей до невозможности смешным.
Одновременно с этим она испытала несказанное облегчение от того, что все стало понятно. Не удержавшись, она сначала прыснула в ладонь, а потом, убрав руку расхохоталась во весь голос и уселась обратно на стул.
- Актриса, актриса! - восхищенно улыбаясь, покачал головой Зыков.
- Вульгарный мент, - вслух произнесла она в ответ, сразу успокоилась и, утерев выступившие слезы, продолжила: - Значит, говоришь, я разучилась исчезать. Давай проверим.
На миг легкая неуверенность коснулась ее сердца. А может быть он прав? Может быть, не часики, а ЕЕ увидел Атос в больнице? Может быть, ее давешнее решение не пользоваться своим даром повлияло на него уничтожающе?
Она испугалась и, чтобы быстрее избавится от сомнений, глядя Зыкову в глаза, дала ему посыл...
Знакомый толчок в виски, знакомый звон в ушах. Знакомое выражение в глазах следователя.
То, как он повел себя в дальнейшем, характеризует его, как человека действительно умного и прозорливого. А может быть - просто трусливого, но способного держать себя в руках.
- Ладно, - напряженно сказал он пустоте перед собой. - Два - ноль. Только, Мария Викторовна, пожалуйста, без излишеств. Думаю, вы уже не сидите на стуле, так что не бойтесь. Я сдаю оружие. - Он расстегнул кобуру и выложил на стол пистолет. - Но брать его не советую. Из соображений вашей же пользы.
К пистолету Маша не притронулась.
- Сейчас я вызову конвойного, - продолжал он уже спокойнее. - Он проводит вас к выходу. - Он нажал кнопку под столом, затем чиркнул что-то на бумажке:
- Это - повестка на завтра. Тут будет другой следователь. Я, сами понимаете, не справился.
Маша не притронулась и к повестке.
Дверь отворилась, вошел молодой милиционер.
- Ну что ж, жаль, что так вышло. - Следователь поднялся. - До свидания. Или прощайте?
- Второе, - лаконично ответила Маша.
Конвойный удивленно покосился на нее.
- Проводите девушку, - вздохнул Зыков.
Выходя, Маша с опаской поглядывала на следователя: сейчас не трудно было определить ее местоположение, не схватится ли он за пистолет. Только потом она поняла, что если бы он сделал это и сумел убить ее, он никому не смог бы объяснить этот поступок, и это стоило бы ему, как минимум, карьеры.
3
"Моя душа принадлежит хаосу, - с легким испугом думала Маша, шагая по тротуару. Как иначе расценивать ту эйфорию, в которой я сейчас нахожусь?" Ведь, выходит, не тяжелое состояние Атоса более всего угнетало ее, а тот моральный запрет, который наложила она на свой дар, решение жить "нормальной" СКУЧНОЙ жизнью. Но вот запрет снят, и как же легко стало на душе.
"Вульгарный мент", - вспомнила она и опять хихикнула сама с собой. Может быть, все-таки, потому ей так хорошо, что она разоблачила лицемера и победила его? Он был таким беспомощным, таким униженным!
Как бы там ни было, ей было хорошо, и она прекратила бессмысленный самоанализ, интуитивно чувствуя, что, стоит ей докопаться до причины своей радости, как та сейчас же улетучится.
Он жив! И он выздоровеет!.. И что тогда? Интересно, может ли мужчина любить женщину, которую не видит? Вспомнилась где-то слышанная поговорка "мужчина любит глазами". А если даже не так, все равно им годы не быть вместе. От трех до семи, так, кажется, сказал Зыков.
Но и эти невеселые мысли не развеяли ее благодушия. Тут же она подумала: может быть уже вернулась мама и ждет ее? Телефон-автомат был поблизости, а рядом в киоске "Союзпечати" продавались жетоны.
Но когда она набрала свой домашний номер, трубка не ожила.
Идти сейчас к Алке? Хоть Маше и был дан ключ от ее квартиры, идти в пустое чужое жилье (Алка-то в институте) казалось ей чем-то неправильным. Слишком часто бывала она в чужих квартирах без приглашения и даже без ведома хозяев.
Нужно было подумать о последствиях своей сегодняшней выходки в прокуратуре, но в голову ничего не приходило.
Она присела на скамейку и закурила.
Оставаться на улице тоже не прельщало: становилось по-осеннему прохладно. И хотелось есть.
И вдруг, словно похмелье, черная волна нахлынула на нее. Одиночество. Все это время она не ощущала, как она одинока. В Питере был папа со своей смешной заботой, потом - Атос; и "бандиты" (для кого-то - бандиты, а для нее - безопасные и забавные человечки). Потом была всепоглощающая ревность, обида, страстная жажда мести... Плотность чувств с лихвой заменяла ей общение. Потом - радость встречи с домом, Алка, возвращение веры в любовь...
