Александр Абрамов - Принц из седьмой формации
— На чем засыпалась?
— Фотоны, — всхлипнула Галка, — распределение Бозе — Эйнштейна.
— Что значит «засыпалась»? — спросил Принц.
Все шло как по рельсам. Он начинал не сговариваясь, и я без улыбки наставительно пояснил:
— Не сдала экзамена, провалилась. Очень трудная тема.
— Пожалуй, — неожиданно согласился Принц, — для вашего уровня, конечно. Одни выводы Мак-Лоя о гравитонах — это третья степень запоминаемости.
Только тут его заметили девушки. Не экстравагантная рубашка с тюбетейкой привлекли их внимание — серьезность тона. А смысла никто не понял.
— Какой век? — спросил я невинно.
— Лет триста назад, — подумал вслух Принц, — может быть, немного позже. Мак-Лой работал с Гримальди. Двадцать первый, должно быть.
Я лукаво взглянул на девушек.
— Вы больны? — холодно осведомилась Рита. — Бредите?
— Что значит «бредить»?.. У меня бедный словарь.
— Вы иностранец?
— Ты ошиблась, Риточка, — бесстрастно вмешался я, — это человек из двадцать четвертого века. Гость из грядущего.
В глазах Риты я не прочел ничего, кроме злости. В словах тоже.
— Я всегда думала, что ты трепло, Олег. Только мы не та аудитория. Охмуряйте первокурсниц.
— Но ведь это правда, — сказал Принц. — Почему вы не верите? Я могу рассказать многое о нашем мире.
Он произнес это так задушевно и просто, что Галя, до сих пор почти не слушавшая, подарила ему долгий и внимательный взгляд. Но Рита похолодела еще больше.
— Я не интересуюсь детскими сказками. И фантастики не люблю. Играйте с мальчишками.
В этот момент открыли двери в зрительный зал. Рита, не оглядываясь, увлекла Галю вперед. Принц кинулся было за ними, но я задержал его:
— Сядем отдельно. Они будут нам мешать, а тебе надо сосредоточиться. Будет много впечатлений.
Принц с ироническим любопытством разглядывал зал, кресла, экран, но с первых же кадров фильма замер, чуть сдвинув свой обруч на лбу.
— Мешает? — посочувствовал я.
— Нет, я включил запоминающее устройство. Оно воспроизведет потом все увиденное.
Мы почти не разговаривали. Он смотрел молча, но так взволнованно и тревожно, словно происходившее на экране было частью его дела и его жизни. Он, не стесняясь, вытирал слезы, вскрикивал, радовался и хмурился. Это был идеальный зритель, о каком только могли мечтать наши кинематографисты. Зверства гитлеровских убийц вызвали у него приступ удушья; я поддержал его, испугавшись, что он упадет в обморок, но он слабо улыбнулся и прошептал:
— Не беспокойся. Сейчас пройдет.
Я то и дело отрывался от экрана, стараясь подстеречь любую его реакцию. Лицо его искажалось при виде выжженных деревень и разрушенных городов и словно светилось изнутри, когда на экране возникали счастливые толпы людей, встречающих советских танкистов. Он три раза коснулся лба: когда говорил Гитлер, сдавался Паулюс и подписывался акт о безоговорочной капитуляции Германии. Три раза он что-то повернул или поправил в обруче.
— Зачем? — поинтересовался я.
— Вторичное воспроизведение. Я хочу показать это во всех ракурсах.
Когда кончился фильм, Принц долго сидел, закрыв глаза, и я не утерпел, чтобы не спросить:
— Ну как, понравилось?
Он вздрогнул.
— Не то слово. Я не каннибал. Но я удовлетворен: я видел последнюю войну человечества. Я не увидел бы ее так, даже если бы они не ошиблись в наводке. Что можно увидеть за несколько часов? Какой-нибудь эпизод, не больше.
Я вспомнил его нелепый костюм и усмехнулся про себя. Он мог ничего не увидеть, кроме комендантской гауптвахты, куда бы отвел его первый встречный патруль.
— Теперь я покажу все это у нас, — мечтательно прибавил он.
— Восстановишь фильм?
— Не понимаю.
— Покажешь все это так, как видел на экране.
— Неизмеримо лучше, — улыбнулся он. — Я покажу это так, как оно было в действительности.
Он опять поднялся надо мной, как джинн из волшебной сказки. Я ощутил пафос дистанции в четыреста лет. Пропала всякая охота смеяться и шутить.
Выходившая толпа разделила нас. Я потерял его и, уже беспокоясь, сновал между выходящими, то и дело оглядываясь. Принца не было.
— Разыскиваешь? — Кто-то тронул меня за рукав. — Сбежала твоя тюбетейка.
Я оглянулся и чуть не сшиб Риту.
— Ты его видела?
— Он с Галкой ушел.
— Как — ушел?
— Как уходят? Рядышком. Я и моргнуть не успела, как они убежали.
Я обомлел.
— Да ты понимаешь, что произошло?! — почти закричал я. — Он же пропадет! Он же улицу переходить не умеет. Его надо найти, пока не случилось чего-нибудь.
— Псих! — фыркнула Рита. — Подобрал младенца. У него плечики, кстати, пошире твоих.
Я даже сплюнул в сердцах. Какой смысл было что-либо объяснять этой бескрылой девице?
— Куда они могли поехать?
— А я знаю? Куда-нибудь на природу, соловьев слушать. В Нескучный или на выставку.
Но я уже мчался к автобусу. Два битых часа я колесил по Москве от парка к парку, расспрашивал десятки гуляющих парочек, но никто не мог сообщить мне что-либо утешительное о радужной вестсайдке на чугунных плечах. Я звонил поочередно во все отделения милиции, справлялся у дежурного по городу — и всюду безрезультатно. Принц исчез, буквально растворился в сиреневой московской дымке, похищенный сибирячкой с заплаканными глазами, а может быть, и пропал в непостижимых глубинах времени.
…Оказалось, что не пропал.
Я стоял на знакомом углу и раздумывал, не пойти ли мне пообедать. В этот момент я и услышал знакомый шепот:
— Подожди меня. Пообедаем вместе.
Я даже оглянулся, убежденный, впрочем, что никого не увижу. Так и оказалось. Шепот звучал где-то во мне, а я мысленно отвечал:
— Где ты пропадал? Я по всей Москве за тобой гонялся.
— Гуляли.
— Она поверила?
— Не знаю.
— Как ты нашел меня?
— По настройке. Биолокация.
— А где находишься?
— У Курского вокзала. Только я не знаю, что такое вокзал.
— Станция, откуда идут поезда.
— Поезда?
— Ну, спиды. Что-то вроде. В разные города, в разные страны. Понял?
— Почти.
— Тогда спроси, где останавливаются троллейбусы «Б» или «10». Я буду тебя ждать на площади Маяковского. Найдешь?
— Конечно, по настройке найду. Жди.
Он вышел из троллейбуса, почти не отличимый от других пассажиров, даже рубашка его словно потускнела и слилась с пейзажем.
— Хорошая девочка, — сказал он без предисловий. — Совсем как наши. Очень похожа.
Он произнес это печально и тихо, словно вспомнил уже что-то утраченное.
