Н Блинов - Солнца сильнее
- Связь, - произнес он в микрофон.
- Есть связь, - ответил металлический голос в наушниках.
- Дежурный у пульта, остальные в убежище... Следите за седьмым отсеком.
Дверь за ним бесшумно задвинулась.
В тусклом свете аварийных ламп галерея казалась выброшенным штреком. Он быстро шел мимо змеящихся вдоль стен кабельных жгутов.
"Что с ней? Должно быть, ей пришлось скверно... Почему она молчит? Значит, седьмой отсек по-прежнему без изменений..."
- Слышите меня? - раздался в наушниках голос Бахова.
- Что седьмой отсек? - хрипло спросил Николай и замер.
- Седьмой без изменений... Как состояние?
- Все в порядке, - Николай снова почувствовал тяжесть скафандра и боль в обожженной руке. - Вхожу в первый отсек.
Он откинул неплотно прикрытый люк.
- Слушайте, Бахов, как там, по-прежнему никакой связи? - спросил Николай, хотя ясно понимал, что если бы она была, ему сказали бы об этом сразу.
- Никакой, - ответил Бахов.
"У меня тридцать две минуты. Нужно прибавить ходу".
Он быстро миновал распределительный щит и матовые цилиндры вакуумных насосов. Он шел теперь размашистым и неуклюжим шагом, громко ступая коваными подошвами по цементному полу. Вскоре пот начал попадать ему в глаза, а на губах появился соленый привкус. Ему все время хотелось отереть лоб под шлемом тыльной стороной ладони.
- Прошел второй отсек, - сообщил он, уже ни о чем не спрашивая.
Третий отсек встретил его первыми признаками аварии. Термометры наружных стенок кожуха показывали сорок градусов.
"Ого, - подумал он, - скоро будет жарко!"
Николай старался не думать о том, каково сейчас Инке. Теперь он точно знал, что ей наверняка плохо. Нестерпимо хотелось вытереть пот с лица. Он продолжал идти, чувствуя, как с каждым шагом уходит время. Потом он уже ни о чем не думал, он только шел.
Он вдруг почувствовал, что бежит, неуклюже спотыкаясь на гладком полу. Через минуту стало ясно, что такого темпа не выдержать долго. Он остановился и несколько секунд стоял, прислонившись к стене, успокаивая сердце. Потом он снова шел, напрягая волю, чтобы не бежать. Одна мысль жгла мозг: скорее, только бы скорее!
В четвертом отсеке термометры показывали шестьдесят пять. Он взглянул на часы - прошло еще три минуты... Связь молчит. Значит, она сделала все, что могла... Четвертый отсек. Он вспомнил сообщение Бахова. Когда они шли здесь, было около сорока.
- Алло, вы что-то сказали? - услышал он сквозь треск в шлемофоне. - Вас плохо слышно.
- Все нормально, - сказал он устало. - Температура в четвертом шестьдесят пять.
- Значит, в пятом должно быть восемьдесят... А в шестом... Слушайте, вам нужна помощь! Вы не выдержите!
Сквозь треск Николай уловил испуг в крике Бахова.
- А вы выдержите? - Он не мог удержаться от иронии.
- Я иду следом за вами...
- Оставайтесь на месте! Это приказ.
- Пожалуйста, не нужно приказов!
Николай почувствовал, что задыхается то ли от злобы, то ли от горячего воздуха.
- Перестаньте болтать, - сказал он грубо и выключил шлемофон. Теперь он будет ему не нужен. Так легче идти.
В горячем безмолвии раздавалось теперь только шарканье подков по бетону и прерывистое тяжелое дыхание.
Индикатор радиации в шлеме начал медленно разгораться. Красный светлячок рос и рос в длину, одно за другим поглощая деления шкалы. Николай первый раз взглянул на него, когда столбик стоял на отметке "30".
"Тридцать минут - и я стопроцентный покойник. Впрочем, есть шанс стать им раньше, - подумал Николай хладнокровно. - До взрыва, во всяком случае, я дотяну".
Неожиданно перед ним вырос люк. Он не сразу понял, что это вход в шестой отсек. Ему казалось, это еще не скоро. Николай остановился. Сердце стучало часто к неровно. Может быть, еще есть надежда... Только бы живая!
Николай распахнул люк. Даже сквозь скафандр он почувствовал сухость раскаленного воздуха. Отсюда, от входа, был виден распределительный щит, брошенный кожух привода, аварийный ящик с распахнутой крышкой и разбросанный по полу инструмент... Камера была пуста. Николай бросился к открытому шкафу аварийных пускателей и увидел лежащий на клеммах оплавленный скафандр...
Он не отвел взгляда. Что-то выше, чем его воля, заставило его стоять и смотреть. Он не опустил головы, он стоял и смотрел на оплавленный скафандр. Он не плакал.
...Дождь лил за воротник. В промокших ботинках хлюпала вода, а ноги вязли в набухшей от дождя пашне. Одуряюще пахло влажной, теплой землей. Он почти бежал, не замечая хлещущих по ногам и груди колосьев. Лицо его было мокро от дождя.
...Только тогда это был пот, едкий соленый пот. И было трудно дышать. Во рту пересохло. Он несколько раз останавливался передохнуть, прежде чем снял кожух привода. Из подшипников редуктора лезла черная пена горелого масла. Видимо, редуктор плотно заклинило. Николай перевел пусковой реостат двигателя на максимальный ток, надеясь толчком провернуть редуктор. Двигатель надсадно взвыл, и из него повалил густой желтый дым.
"С двигателем покончено. Придется расклинивать редуктор и проворачивать вручную, - голова работала четко. - Очевидно, то же пыталась сделать и она, но у нее не было времени".
Николай засунул перчатку в редуктор и растер в пальцах черную смолистую массу. От масла осталась одна сажа. Он достал из аварийного ящика ключи и стал отвертывать муфту, соединяющую редуктор с валом выключателя. Болты подавались туго. Несколько раз ключ соскакивал, и Николай ударялся больной рукой о муфту. Наконец болты были сняты. Двумя ударами разводного ключа он сбил муфту с вала и мгновение стоял обессиленный. Голова кружилась, сердце судорожно колотилось где-то у горла.
Время! Время не ждет! Он оттолкнулся от стены и поднял разводной ключ. Теперь предстоит самое трудное: вручную провернуть тяжелый вал пускателя. Николай попытался сделать это, упираясь в шпонку разводным ключом. Налег всем телом. Шпонка неожиданно выскочила, он свалился на пол.
Нет, так дело не пойдет. Он поплелся к ящику с инструментом и насадил на ключ отрезок стальной трубы. Теперь рычаг стал вдвое длиннее. Николай вставил трубу в отверстие вала и повис на ней. Вал не поддавался. Тогда он уперся ногой в стену и рывком попытался стронуть его с места. Руки неожиданно ослабли, он снова очутился на полу.
...В ушах шумело, пелена застилала глаза. Им овладела бессильная ярость. Он поднимался, снова и снова рвал на себя неподатливый рычаг, повисал на нем, снова падал. Наконец стало ясно, что сил больше нет. Он сидел на полу и не мог пошевелиться. Все тело было наполнено тупой тяжелой болью. На смену злобе пришло равнодушие. И одна только мысль звенела в воспаленном мозгу: "Почему ты не дождалась меня?"
