Джо Холдеман - Слепая любовь
Бывает, например, что на пастбище совершенно нет овец, зато объявилось великое множество коров, и несчастных пришлось бы запихивать кучами в тесные загончики, не будь старый пастух мудрым волшебником.
В мудрости своей он заранее предвидит, сколько места потребуется выделить для каждой породы, а будучи волшебником, очень ловко и быстро передвигает колючие загородки, не вредя при этом ни животным, ни себе. Так каждая партиция на пастбище изменяет свою величину, принимая ту, что наиболее удобна для конкретного использования.
Ваш компьютер делает абсолютно то же самое, только вместо колючей проволоки вы видите маленькие прямоугольнички, или квадратики, или окна, или папки, или директории, в зависимости от того, какую компьютерную религию исповедует ваша машина.
В человеческом мозгу тоже есть своеобразные партиции. Клитас знал, что некоторые физические области мозга ассоциируются с определенными умственными способностями, но это совсем не так просто, как ткнуть пальцем и сказать: "Восприятие музыки - там, а математика - в этом углу!" Наш мозг устроен одновременно и сложнее, и аморфнее, и пластичнее. Существуют, например, четко определенные партиции, которые соотносятся с лингвистическими функциями: это зоны, названные по именам французских и немецких корифеев, посвятивших свою жизнь изучению мозга. Если одна из этих зон повреждена или разрушена (посредством пули, апоплексического удара или запущенной в голову сковородки), пострадавший может навсегда утратить соответствующую способность - читать, говорить или писать, - ассоциированную с потерянной зоной.
Это, конечно, интересно, но гораздо интереснее то, что утраченная способность с течением времени иногда возвращается. Ну и прекрасно, скажете вы, следовательно, мозговая ткань восстановилась... но ничего подобного! Каждый рождается на свет уже со всеми серыми клеточками, которые отпустила ему на всю его жизнь природа.
Что же происходит на самом деле? Очевидно, какая-то другая часть мозга прежде была резервной копией той самой зоны, а после ее разрушения произошла перекоммутация (только не спрашивайте меня, каким образом!), и резервная партиция заменила утраченную. И вот пострадавший внезапно произносит свое имя, а затем имя своей жены и наконец, поднатужившись, выговаривает очень трудное четырехсложное слово "сковородка". Не успели вы еще как следует удивиться, как уже он громко жалуется на больничную еду и требует вызвать к нему адвоката по бракоразводным процессам.
После подобных примеров у вас создалось впечатление, что в мозгу все-таки сидит волшебный пастух, ведающий партициями? К великому сожалению, это не так. Если какой-нибудь кусочек человеческого мозга прекратил функционировать, то по большей части на том вся история и кончается.
Рядышком может пропадать, фигурально выражаясь, непаханая умственная целина, но кто отдаст приказ использовать ее по назначению? Тот факт, что иногда это все-таки происходит, вынудил Клитаса задать себе интересный вопрос: "Почему не все слепые гениальны?" В истории человечества можно отыскать немало прославленных слепцов из числа мыслителей, литераторов или музыкантов. Многие из них, подобно Эми с ее скрипкой, были твердо убеждены, что получили свой дар от природы в порядке компенсации.
Поразмыслив, Клитас пришел к выводу, что эти слова буквально отражают истину, скрытую в микроанатомии мозга незрячего, одаренного выдающимся талантом. Конечно, такое случается не слишком часто, поскольку гениев всегда гораздо меньше, чем слепых. Вероятно, иногда этот феномен возникает благодаря тому же механизму, что помогает больным восстановиться после инсульта. И вполне (даже очень вероятно) феномен гениальности можно спровоцировать искусственным путем.
Гарвард и Массачусетский технологический любезно предложили Клитасу специальную стипендию, но он остановил свой выбор на Колумбийском университете, желая быть поближе к Эми, которая поступила в Джуллиард. В Колумбии ему неохотно разрешили записаться сразу на три основных курса - по физиологии, электромеханике и науковедению, и Клитас изумил буквально всех, кто знал его прежде, довольно скромными успехами на студенческой стезе. Причина крылась в том, что он воспринимал учебный план лишь как докучливое дополнение к главному делу. Понятно, что в тех областях знаний, которые для Клитаса были действительно важны, он двигался семимильными шагами.
Кто знает, как могли бы сложиться последующие обстоятельства, уделяй он больше внимания столь тривиальным и скучным вещам, как всемирная история и философия? Если бы Клитас хоть чуточку заинтересовался обязательным курсом литературы, он мог бы совершенно случайно познакомиться с легендой о Пандоре.
Так или иначе, но далее наш рассказ углубляется в темные и таинственные закоулки разума. В течение последующих десяти лет его основная часть (мы постараемся по мере сил игнорировать ее после этого абзаца) включает в себя Клитаса, занятого решением весьма хлопотливых интеллектуальных задач: он препарирует мозги трупов, учится произносить словечко "холецистокинин" и сверлит дырки в черепах добровольцев, чтобы добраться до живого мозга своими электродами.
В параллельной части нашей истории Эми тоже учится произносить "холецистокинин", и по той же самой причине, что заставила Клитаса научиться играть на скрипке.
Их любовь растет, расцветает и зреет. В возрасте 19 лет, после первой докторской степени и перед дипломом доктора медицины, Клитас сделал достаточно длинную паузу в своем главном деле, чтобы они успели пожениться и провести бурный медовый месяц в Париже, где новобрачный разрывался между жаркими прелестями любимой и стерильными боксами института Марэ, выясняя, каким же образом каракатицы обучаются различным вещам, что на самом деле происходит посредством серотонина, который подталкивает аденилатциклазу катализировать синтез циклических аденозиновых монофосфатов как раз в необходимых местах, но это уже основная часть истории, которую мы изо всех сил пытаемся игнорировать, поскольку она потихоньку становится довольно-таки жутковатой.
После Парижа они вернулись в Нью-Йорк, где Клитас за восемь лет выучился на превосходного нейрохирурга, а между делом получил еще и докторскую степень по электромеханике. Все шло по плану, все начинало постепенно вырисовываться.
Еще в тринадцать лет Клитас отметил, что мозг использует гораздо больше клеток для восприятия, обработки и запоминания визуальных образов, чем для информации, поступающей от всех остальных органов чувств (вместе взятых).
Вопрос, отчего не все слепые люди гениальны, является лишь частным случаем обобщенного утверждения: мозг не знает, как лучше всего распорядиться тем, что имеет. В течение последующих лет исследования Клитаса были гораздо тоньше и сложнее, чем предполагалось данным вопросом и данным утверждением, но в итоге, описав круг длиной в 14 лет, молодой ученый вернулся именно туда, откуда начал. Поскольку настоящим ключом ко всей проблеме оказалась зрительная область мозга, или визуальный кортекс.
