Роберт Говард - Черви Земли
Глаза Грома сверкнули. Бран вынул из-под туники тяжелую бронзовую печать.
- Вот мои верительные грамоты посла в Римской империи, - сказал он хмуро. - Они откроют тебе любые двери между этим домом и Баал-дор. А если кто-то из стражников окажется излишне любопытным... вот!
Приподняв крышку окованного железом сундука, Бран вытащил из него небольшой, но тяжелый мешочек и подал его воину.
- Если ни один из ключей не подойдет к дверям, - сказал он, - попробуй золотой. А теперь иди!
Гром поднял руку, прощаясь с королем, и вышел.
Бран подошел к зарешеченному окну и посмотрел на залитую лунным светом улицу.
- Пусть луна зайдет, - сказал он сам себе, - тогда и отправимся... в преисподнюю. Но прежде рассчитаемся с долгами.
Снизу донесся затихающий вдали стук подков по мостовой.
- С верительными грамотами и золотом пиктскому молодцу никакой Рим не страшен, - шепнул король. - А теперь, пока луна не зашла, надо поспать.
Презрительно скользнув взглядом по мраморным фризам и рифленым колоннам - символам Рима, - король опустился на ложе, с которого давно уже были сброшены слишком мягкие для его закаленного тела шелковые матрацы и подушки. Он уснул сразу же, несмотря на кипевшую в нем ненависть. Первое, чему научила его суровая, горькая жизнь, было умение использовать для сна любую свободную минуту. Обычно он спал крепко и без сновидений, но на этот раз было иначе. Погрузившись в серую бездну сна, во вневременную туманную страну теней, он сразу же увидел знакомую фигуру худого старца с длинной седой бородой - это был Гонар, жрец Луны, главный королевский советник. И Бран удивился, увидев его лицо - оно было белым, как снег, и тряслось, словно в приступе малярии. А ведь сколько Бран себя помнил, ему ни разу не доводилось видеть на лице Гонара Мудрого даже малейшие признаки страха.
- Что нового, старче? - спросил король. - Все ли в порядке в Баал-дор?
- В Баал-дор, где лежит сейчас мое погруженное в сон тело, все хорошо, - ответил Гонар. - Я пришел сюда сквозь пустоту, чтобы бороться с тобой за твою душу. Король, ты сошел с ума, допустив в свою голову мысли, которые сейчас в ней бродят.
- Гонар, - ответил угрюмо Бран, - я сегодня стоял и смотрел, как на римском кресте умирал человек. Я не знаю ни его имени, ни того, кем он был. Мне это безразлично. Но я знаю, что он был одним из нас. Первым запахом, коснувшимся его ноздрей, был запах вереска. Первый рассветный луч, упавший на его тело, был лучом солнца, поднявшегося над пиктскими взгорьями. Это был мой человек. Если он заслужил смерть, только я мог его на нее послать. Если его надо было судить, только я мог быть ему судьей. В наших жилах текла одна кровь, один и тот же огонь пылал в наших сердцах. Детьми мы слушали одни и те же древние легенды, в юности пели одни и те же песни. Нас связывали друг с другом те же узы, которые связывают меня с каждым воином, каждой женщиной, каждым ребенком в стране пиктов. Я обязан был защитить его. А теперь я должен отомстить за него.
- Но Бран! - воскликнул маг. - Во имя всех богов, прошу тебя, выбери иной способ мести. Вернись домой, собери войско, объединись с Кормаком и его кельтами и затопи Стену на всем ее протяжении морем огня и крови.
- Я сделаю это, - сказал Бран. - Но Сулле я отомщу так, как никто и никогда не мстил ни одному римлянину. Ха! Да что они знают о тайнах этого древнейшего острова, на котором задолго до того, как Рим выполз из болот Тибра, кипела жизнь?
- Бран, нельзя использовать столь мерзкие средства. Даже против Рима.
- Ха! - резко выдохнул король. - В борьбе против Рима годятся любые средства. Я в безвыходном положении. О боги, а разве Рим ведет со мной войну по-честному? Я - король варваров, на моем теле волчья шкура, на голове - железная корона, все мое оружие - пара сотен луков да ломаных дротиков. Что еще у меня есть? Поросшие вереском холмы, хижины из ивовых прутьев, копья моих горячих соплеменников? А с кем я сражаюсь? С могущественнейшим Римом, с его тяжелыми легионами, его широкими плодородными равнинами, его морями, кишащими рыбой и прочими богатствами, его горами и лесами, его золотом, его сталью, его гневом. И я буду драться с ним мечом и копьем, интригой и вероломством, змеей на тропинке, ядом в кубке, кинжалом из тьмы, да, - голос его стал глуше, - и с помощью подземных чудовищ тоже.
- Ты сошел с ума! - воскликнул Гонар. - Ты погибнешь, не успев выполнить и доли того, что задумал! Ты спустишься в преисподнюю, но вернуться обратно не сможешь! Что будет тогда с твоим народом?
- Зачем народу король, который не в силах ему служить? - спросил Бран.
- Но ты ведь даже увидеть не сможешь тех, о ком думаешь. Ведь они с незапамятных времен живут вне нашего мира, связь между их и нашим миром давно оборвана.
- Когда-то, - сказал король, - ты говорил мне, что все сущее сливается в единую реку жизни. И ты был прав - доказательства этому я не раз уже находил с тех пор. Каждая раса, каждая форма жизни так или иначе связана с другими расами, формами и миром вообще. Где-то есть тот слабый ручеек, который связывает тех, что я ищу, с общим потоком. Где-то есть Врата. И я найду их.
В глазах Гонара мелькнул ужас.
- Горе! Горе! Горе стране пиктов! Горе великому королевству, которое умрет, не успев родиться! Горе! Горе! Горе!
Бран проснулся. Вокруг было темно. Сквозь прутья решетки светили в окно звезды. Луны не было видно, лишь слабое мерцание над крышами домов указывало на то, что она еще не полностью ушла с небосвода. Король содрогнулся, вспомнив то, что видел во сне, и едва сдержал ругательство.
Он встал, отбросил плащ, натянул на себя легкую кольчугу, пристегнул к поясу меч, поправил кинжал и снова подошел к окованному железом сундуку. Вынув из него несколько небольших свертков, он пересыпал их содержимое в кожаный мешочек, завернулся в плащ и тихо вышел из комнаты. Слуг, которые могли бы шпионить за ним, не было - он решительно отказался от рабов, которых римляне, следуя политике своего государства, навязывали чужеземным послам.
Конюшня располагалась в передней части двора. Бран на ощупь отыскал морду своего скакуна и задержал на ней руку, позволяя коню узнать хозяина. Все так же в темноте он оседлал коня и осторожно вывел его на узкую улицу. Луна уже полностью скрылась, мраморные дворцы и земляные хибары Эббракума окутывал только слабый холодный свет звезд.
Бран встряхнул тяжелый мешочек с золотыми римскими монетами. Он приехал в Эббракум, чтобы кое-что разведать, прячась под личиной посла. Однако, варвар до мозга костей, он не смог сыграть свою роль холодно и бесстрастно. Память услужливо развернула воспоминания о диких пирах, на которых вино лилось реками, о римских белогрудых красавицах, которым надоели их цивилизованные любовники и которые с вожделением смотрели на молодого варвара, о боях гладиаторов, когда на арене трещали кости, а в амфитеатре груды золота переходили из рук в руки. Он много пил и рискованно играл - так принято было среди варваров. Быть может, та потрясающая удачливость, которая не покидала его, брала начало в спокойствии, с которым он воспринимал и победы и поражения? Золото для него имело значение не больше, чем обыкновенный песок, сыплющийся сквозь пальцы. В своей стране оно ему было ни к чему, хотя он научился ценить его силу внутри границ цивилизованного мира.
