Александр Тюрин - Шизогония
– Конечно, выпьем этот несчастный литр, причём я угощаю.
– На орбите Юпитера трудно угощать, потому что стоимость выпивки автоматически вычитывается из зарплаты пьющего. Емкостные датчики следят за тем, какое количество жидкости прошло через каждого.
Ну да, подумал я, с туалетной бумагой, должно быть, та же самая история.
Мы устроились за стойкой. Заметно, что раньше здесь было лучше. Орхидеи, висящие под потолком в облачках аэрозоля, похоже, сгнили и засохли. Квазиживые бабочки тускло сидели на стенах, напоминая прилипшую жвачку, их топливные элементы явно отработали своё. Первые несколько минут дама молча улыбалась. Легкая фотоническая татуировка на ее открытой шее, изображающая золотистую змейку, вспыхивала и гасла, и меня это ставило в тупик. Неужели тату подключено нейроинтерфейсом к зонам коры мозга, генерирующим эмоции? Сразу к делу? Не сразу?
– Ладно я; мне, что по морю, что по космосу – разница невелика: койка, вахта, приборная доска. А кто заставил вас улететь столь далеко? – пришлось начать первому.
– Мама. Она была левых убеждений. Гагарин и всё такое для нее что-то значили… Я работаю в биолаборатории № 7, ксенобиолог, представитель корпорации «Де Немур». Да, я из тех, кто всё еще надеется на встречу с инопланетными зверюшками.
На ловца и зверь бежит… или слишком странное совпадение.
– О, «Де Немур», чья славная биография начиналась с напалма и диоксина, а закончилась полным контролем над невкусной жратвой в космосе.Что происходит на станции с этой самой биологией, госпожа Гольд? Грибок, плесень, коррозия? Только, пожалуйста, без виляний.
Она отстраненно улыбнулась, вежливо показывая свое превосходство в знаниях.
– Ничего не происходит. Люди несут на себя обычную микрофлору, тут она быстро распространяется, поскольку замкнутая система жизнедеятельности. Все остальные загрязнения – результат конструкционных недочетов и низкого качества строительных материалов, что быстро проявляет себя из-за разрушительных воздействий Юпитера, будь он неладен.
– Ага, вьетнамские производители виноваты и китайские наноассемблеры, – пора идти ва-банк, хотя в первый день и не хочется. – Извините, я не скажу где и как, но видел запись, показывающую, как атмосферный зонд кое-что приволок оттуда.
Она помедлила с ответом, потянув из трубочки радужную жидкость, однако ни тени растерянности.
– Я думаю, что вы не отфильтровали оптические искажения. Кстати, вы можете совершить экскурсию туда, для того, чтобы развеять или подтвердить свои опасения. Летный сертификат имеется?
Она сделала сильный ход. Типа, отвечай за базар, если не слабо.
– У всех наших есть. Год жизни на него убил.
– Тогда завтра в шесть ноль-ноль по СЗВ [4] подходите к катерному терминалу. Я вам оформлю вылет.
– Так просто?
– Почему нет? – змейка на ее шее бодро вспыхнула и долго не гасла. – Мы тут не страдаем формализмом. Моя фирма оплачивает приличную часть содержания станции, так что будем пользоваться без зазрения совести. Напишем в отчете про испытание систем взаимодействия «пилот-машина».
В шесть утра по стандартному времени я был у катерного терминала. Мне дали одну из самых мощных машин, которые имелись на станции, два маршевых двигателя с приличной тягой, система гравитационной компенсации. У нее даже собственное имя было – "Боливар". Едва робомех отчитался передо мной, что все "системы проверены и работают нормально", как появилась та самая Шайна Гольд.
Боливару, как известно, не снести двоих. Я едва сумел смягчить голос:
– Госпожа Гольд, вам не мешало бы еще немного пообнимать подушку, а то круги под глазами будут.
– Эти исследовательские катера – модифицированные боевые космопланы "FX-129", замечу двухместные. А у меня летная подготовка не меньше вашей. Запас топлива у него на полтора часа, так что мои коллеги еще и не успеют проснуться, если вас это волнует.
На её коллег, это жулье де-немуровское, мне плевать, и пусть это она волнуется насчет моих летных навыков. Хотел было напеть про «поедем, красотка, кататься» (меня, между прочим, в свое время чуть не взяли в хор Черноморского флота), но вовремя вспомнил, что у героев песни всё кончилось аварийной ситуацией.
До высоты «- 10» я шел по сигналам планетостационарных навигационных станций, на которые ориентируются все корабли, швартующиеся к «Юпитеру-12». Затем навигация стала опираться на планетосинхронные радиомаяки, которыми пользуются автономные зонды ближней разведки. Наконец, меня стала вести база «Доннар» по азимутальному каналу. Однако его направление не всегда совпадало с направлением ветра, а биться с потоками в юпитерианской атмосфере не рекомендуется – самые разнузданные земные ураганы, по сравнению со здешними, это дыхание младенца. Поэтому все время приходилось рыскать, чтобы не потерять канал.
Во время этих рысканий от крыльев на центроплан регулярно выходила сильная вибрация, потому приходилось гасить скорость, задирая нос и изменяя вектор тяги. Иногда помогало, а иногда машину начинало швырять как макаронину в супе. На мгновение я увидел «Доннар» в разрыве между лохматыми и густыми как борода Зевса аммиачными облаками. Ту самую таинственную базу западных вояк из НАСН, которая появилась после того, как российскую станцию «Юпитер-5» приговорили всей «международной общественностью» сбросить на планету – якобы за радиоактивное загрязнение среды. И аэродинамическими формами, и постоянно работающими двигателями – у неё силовая установка типа «ядерная лампа» – база «Доннар» напоминала огромный стратегический бомбардировщик. Возможно, её персонал, если таковой существует, видел вполне оптически и меня – но вряд ли догадывался, что я просто катаюсь на дорогостоящем космоплане вместе с подружкой.
– Так что, Ник, если бы в атмосфере Юпитера присутствовала некая опасность, то она бы отразилась первым делом на базе «Доннар».
– Вы не возражаете, если мы спустимся еще немного ниже. Пилоты русского космофлота ныряли и на семьдесят километров.
– В этом нет необходимости, но если очень хочется, то быстро, минута туда, минута обратно…
Сейчас в мои зрачки подшлемный дисплей закачивал картинки, полученные системой обзора нижней полусферы. Так, поработаю по специальности, переключу их на нейроинтерфейс зрительных нервов.
Режим телеприсутствия всегда бьет по эмоциям, а сейчас вообще захватило дух. Катера как будто не стало, я находился между исполинских светло-голубых стен облачного каньона, «сделанного» из кристаллов аммиачного льда; подо мной текла со скоростью полтысячи километров в час желто-коричневая «река», подкрашенная сульфидом аммония. Та самая атмосферная структура Южный приполярный пояс, которая порой исчезает на десятилетия.
