Родриго Гарсия-и-Робертсон - Хоровод
В доме, кроме Анны, Элисон и Джока, собралось множество грязных, неряшливо одетых селян, предвкушавших воскресный обед. Эти попрошайки составляли цвет нации здешних мест. Здесь были проповедник Макнаб с женой, Кроузеры, Оливеры. Все с нетерпением ждали тушеной баранины, приготовленной Доброй матушкой Скот. Макнаб прочитал короткую благодарственную молитву на чудовищной латыни, а вслед за ним Джок нараспев произнес несколько слов:
Имущие не могут есть,
Кто хочет — не дается им.
У нас же нынче мясо есть,
И Бога мы благодарим.[3]
Анна смотрела на куски баранины, плавающие с черносливом в жирном соусе. Никто не осмеливался первым прикоснуться к еде. Воцарилась неловкая тишина. Джок ловко отхватил кинжалом сочный бараний язык и положил его на тарелку Анны.
— Первый кусок — даме, — сказал он, протянув ей кинжал.
Анна осторожно отрезала себе маленький кусочек. Гости с облегчением вздохнули и с жадностью набросились на еду. Надо видеть, с каким аппетитом едят шотландцы, всю зиму кормившиеся «черным пуддингом» — овсянкой, замешанной на овечьей крови. Они самозабвенно облизывали пальцы, по которым тек теплый жир, и без всякого стеснения вылизывали подливку из плошек.
Вместо вилок они пользовались кинжалами, висевшими у каждого за поясом. Острые лезвия отсекали лакомые куски, отделяли мясо от костей — словом, здешний народ прекрасно обходился без серебряных столовых приборов. Они с хрустом перемалывали кости, высасывая из них нежный костный мозг. Анне же страшно недоставало вилок, чаш с водой для ополаскивания рук, лилейно-белых скатертей и салфеток.
Графиня, даже если она волею судеб вынуждена была стать беглянкой, заслуживала куда более достойного общества, чем этот разношерстный сброд, но Анне и в голову не приходило сетовать; бесхитростные горцы, порой дикие в своей разнузданной простоте, были ей сейчас милее многих из прежнего окружения.
Элисон была искусной плясуньей, а ее мать не только восхитительно готовила, так, что пальчики оближешь, она еще знала толк в травах, и слыла лучшей повивальной бабкой во всей округе. Почтительно называя ее «Доброй Матушкой», горцы частенько просили ее изгнать ту или иную хворобу. Ее считали настоящей хозяйкой дома, относясь к Анне как к существу хрупкому и непонятному.
Анна прислушивалась к разговорам за столом. Горцы дружно решили, что преподобный отец из Джедбурга — вовсе не священник, а нечистая сила в облике священника, наказание, посланное им за грехи.
— Он похож на хорька, лихорадка его забери, — высказалась мать Элисон. Крепкая розовощекая Матушка была остра на язык. — А может, они в городе все такие? Копоть, сажа, дышать нечем, вот они и сходят с ума. Уж если даже священник несет такую околесицу, что можно, а чего нельзя по воскресеньям, то тут наверняка бес попутал.
Анна не вмешивалась в застольную беседу. Для шотландцев ее знатность не имела значения, и она не чувствовала никакого превосходства над ними. Для них Анна оставалась чужой, и не просто чужой, а чужестранкой, ее старались не замечать. Она была для них все равно что китайская принцесса, далекая, непонятная, ненужная. Ее кормили, поили, одевали, ничего не ожидая взамен, ни платы, ни благодарности, ничего. Если бы она осмелилась вмешаться в их разговоры с каким-нибудь советом, мнением, они бы, наверное, согласно покивали головами, поулыбались и тут же забыли.
Любимым праздником горцев был Бельтан — Праздник Костров, отмечавшийся в первый день мая. Накануне все собирались вместе, самозабвенно танцуя, веселясь, влюбляясь. От Анны не укрылось, что Элисон уже не первый раз многообещающе улыбалась Джоку. От такой откровенности и непосредственности Анне стало не по себе.
Графиня не переставала удивляться Макнабу, который относился к выходкам своей паствы как к должному. Да и сам он не очень-то выделялся на фоне своих прихожан. Судя по сосредоточенному виду, он собирался приурочить мессу к языческому празднику, будто на свете не существовало ни Папы, ни архиепископа. Неизвестно, было ли это невежеством или, напротив, он слишком хорошо разбирался в этих людях. Как-то Анна напомнила ему про обет безбрачия. Он страшно удивился и ответил, что все здешние священники имеют семью. В дословном переводе его собственное имя означало «сын настоятеля», оно пришло от кельтских аббатов из Северной Шотландии. Его латынь оставляла желать лучшего, Анна подозревала, что он говорил на странной смеси латинского, гэльского и кельтского языков. Исполнив свой долг, Макнаб с облегчением присоединился к празднеству. Лицо его сияло.
Гости разошлись, но Анна и Джок еще долго не вставали из-за стола. Элисон тоже осталась сидеть, не сводя с Джока влюбленных глаз.
— Иногда лучше склонить голову, чем совсем лишиться ее, — глубокомысленно изрек Джок. Он тоже был чужаком, пришедшим с юга, из-за Шевиотских холмов. Но среди горцев Джок, в отличие от Анны, пользовался уважением, к нему прислушивались, с ним советовались. О его сверхъестественных способностях говорили почтительным шепотом.
— Давайте сходим в церковь, я хочу послушать, что будет говорить этот новоявленный реформист.
Анна с горечью вспомнила, какими варварскими методами насаждалась реформистская вера на севере Англии, сколько горя пришлось хлебнуть ее родному Нортумберленду.
Джок покачал головой.
— Да, насчет песен и танцев, тут он, конечно, загнул, а вот про женские обязанности — это интересно. — Он лукаво посмотрел на Анну. — Неплохо вечерком сидеть и попивать кларет[4], пока твоя милашка стряпает печенье.
Анна хитро улыбнулась в ответ.
— Зато всю неделю мужчины должны работать. Да и вообще этот священник оставил вам не так уж много развлечений. Ни выпить в субботу, ни поиграть в футбол в воскресенье, ни отдохнуть после этого в страстной понедельник, никаких праздников. Так что вам не позавидуешь, — закончила она с притворным вздохом. Шотландский календарь чуть ли не наполовину состоял из праздников. Похоже, что Армстронги никогда не утруждали себя работой, мелькнуло в голове у Анны.
— Да, ничего хорошего от него ожидать не приходится. Анна печально задумалась.
— Этот человек внушает мне страх. Джок мягко взял Анну за руку.
— Милая, так и времена сейчас пошли страшные. Не только Эллиоты, но и некоторые из Армстронгов продались Елизавете, набив свой кошелек блестящими монетами. Враги окружают нас со всех сторон, Аеннокс — в Хермитадже, англичане — в Хьюме и Фаст Касле.
Анна знала, что граф Сассекс огнем и мечом прошел по Тевиотдейлу, камня на камне не оставив. Опасность подстерегала ее повсюду, у нее не осталось даже крохотной лазейки. Друзья Керры из Фернихерста тоже вынуждены были скрываться, как и Баклех со своими людьми. Шотландцы, жившие в долинах, изнывали под гнетом лорда Сессфорда и сторонника Елизаветы герцога Леннокса. Шотландия истекала кровью гражданской войны, а Анна оказалась на стороне проигравших. Ей некому было доверять, кроме Джока и язычников с гор.
