Барри Робертс - Эддлтонское проклятие
И вот летом, около десяти лет назад, мы отправились туда, чтобы посмотреть, удастся ли нам что-то найти. Погода стояла отличная, Эддлтон — очаровательная деревушка, но я должен вам признаться, мистер Холмс: мы совсем недолго там пробыли, а я уже начал верить в проклятие.
— Почему же? — задал вопрос Холмс.
Эдгар указал на свои картинки:
— На мне лежала обязанность фотографировать для сэра Эндрю. Снимки вересковой пустоши, погребальных холмиков и прочего я сделал без труда. Не удалось мне снять лишь сам Черный курган. В первый же день экспедиции я щелкнул весь наш отряд на фоне кургана. Но фотография не получилась. Я решил, что дело в некачественной пластинке, поскольку все другие снимки этого дня удались на славу. Однако впоследствии я обнаружил, что все пластинки, на которых я пытался запечатлеть курган, испорчены.
— Каким образом испорчены? — уточнил Холмс.
— На всех очень мутное изображение, мистер Холмс. На каждой. Представьте: яркий солнечный день, я рассчитываю выдержку с точностью до секунды, а фотография выходит такая, будто я сделал ее посреди лондонского смога.
— У вас есть предположения, почему так могло произойти?
— Решительно никаких. Это продолжалось довольно долго, а потом прекратилось так же загадочно, как и началось.
— Ах вот как, прекратилось! — воскликнул Холмс.
— Да-да, — подтвердил Эдгар. — Мне удалось-таки снять курган. Муть вдруг исчезла, изображение прояснилось. Я так и не понял, что ее вызывало.
— Вы намекали и на другие осложнения, — заметил Холмс.
— Да, было и кое-что другое, — признался Эдгар. — В первые дни сэр Эндрю и еще несколько членов экспедиции заболели.
— Чем? — поинтересовался я.
— Деревенский врач не сумел поставить точный диагноз. Они страдали от тошноты и зуда. Поначалу мы списывали все на белье и еду в сельских гостиницах, хотя и жили на противоположных концах Эддлтона. Затем пополз слух, будто хворь распространяют здешние коровы или овцы, но это был плод раздраженного воображения наших занемогших товарищей. Однако болезнь внезапно прошла — как и мои фотографические злоключения.
— Что-нибудь еще? — спросил Холмс.
— У сэра Эндрю начались личные неприятности. Из Лондона приехал его сын. Понимаете, этого юного идиота выгнали из армии за долги. Позорная история привела отца в ярость, к тому же сын еще и выпрашивал у него деньги, все время досаждал ему, вертелся возле гостиницы, где тот жил. Сэр Эндрю не уделял ему внимания, и тогда он являлся на раскопки и продолжал изводить его просьбами. Сэра Эндрю это очень отвлекало от работы.
Рассказчик ненадолго умолк.
— А потом молодой человек заболел. Не как остальные, а очень серьезно. Мы как раз заканчивали раскопки, и сэру Эндрю пришлось вернуться в Лондон, оставив больного сына в Эддлтоне. Из столицы он прислал к нему лучших врачей, но они не помогли. В считаные недели парень сгорел. Легко было поверить в проклятие, не так ли?
— Согласен, — подтвердил Холмс. — А когда вы вернулись, в газетах уже поднялась шумиха.
— Надеюсь, меня вы не обвиняете, — резко заметил Эдгар. — Хотя я сам себя виню в том, что неверно выбрал время. Впрочем, я очень долго размышлял, прежде чем написал письмо. Я сомневался в своих догадках, но в конце концов решил: я должен честно высказать, что думаю. Письмо напечатали сразу после смерти сына сэра Эндрю. Я чувствовал себя негодяем: нападать в такие дни на человека, которым я восхищался, которого считал для себя образцом… В любом случае мое письмо ни к чему не привело. Поднялась волна сочувствия к нему, коллеги сомкнули ряды, и никто не придал особого значения моим словам. Говорили, что я очернил его имя. — Он безрадостно рассмеялся и повел рукой. — Так или иначе, свое имя я тоже не прославил, сами видите.
— А о чем было ваше письмо? — поинтересовался я, ибо не совсем понимал суть дела.
— Вы видели Эддлтонский ларец? — спросил Эдгар. — Он хранится в Музее Барнарда, хотя его убрали из общей экспозиции, когда разгорелся этот скандал. Чтобы не привлекать охотников за дешевыми сенсациями.
Я покачал головой, и он продолжал:
— Ларец лежал в самом центре кургана, на уровне земли. Обычно в таких курганах находят или небольшой каменный склеп с останками, или горшки с прахом, кусочками обожженных костей, некоторыми сопутствующими погребальными предметами. Все в таком духе. Но когда мы добрались до нижнего слоя и увидели крышку ларца, то пришли в восторг. Мы сразу поняли, что откопали нечто совершенно уникальное. Вначале мы наткнулись на обычный каменный саркофаг, а когда отодвинули верхнюю плиту, нашим взглядам открылось это необыкновенное изделие. Овальное, из бронзы, все расписанное серебряными и эмалевыми узорами. Никогда не видел столь изящной работы такого рода.
На мгновение умолкнув, он посмотрел на нас.
— В тот вечер в раскопе находились только мы с сэром Эндрю. Болезнь была в самом разгаре, и все остальные ушли отдыхать часов в пять, но никакие недомогания не могли отвлечь сэра Эндрю от работы. Я остался с ним, потому что мне, честно говоря, не хотелось бросать его на вересковой пустоши одного. Жутковатое место. Было уже почти темно, когда мы обнаружили ларец. Мы попытались поднять его, но он оказался дьявольски тяжелым, и в конце концов сэр Эндрю решил опять закрыть его плитой и оставить так до утра: мол, пускай все наши увидят эту штуку in situ[2]. Помню, прежде чем мы положили плиту на место, я склонился над ларцом с фонарем, стараясь понять, что означают покрывающие эту чудную вещь узоры. Всмотревшись в них, я содрогнулся.
При этом воспоминании он опять вздрогнул.
— Отчего же? — спросил Холмс.
— Смерть, — произнес археолог. — Этот прекрасный ларец был испещрен символами смерти. Я никогда ничего подобного не видел, мистер Холмс. Древние народы походили на нас, они верили в возрождение. Если их гробницы и украшены какими-то рисунками, то это всегда олицетворения жизни — солнечные диски, спирали, растения, животные… Но здесь — нечто совершенно иное. Ларец покрывали изображения черепов и костей.
— И что вы предположили? — осведомился Холмс.
— Я очень воодушевился. Решил, что внутри может находиться нечто совершенно необычайное, нечто такое, чему создатели ларца приписывали огромную важность. Мы с сэром Эндрю закрыли находку плитой и ушли. Мы знали, что никакой деревенский житель не отважится забраться на Эддлтонскую пустошь после того, как сгустились сумерки. В гостиницу мы вернулись уже в темноте. Все ребята давно храпели, а я почти не смыкал глаз, ломая голову над тем, что же может содержаться в этом бронзовом хранилище.
