Юрий Яровой - Зеленая кровь
Лаборантка выписывала на доске формулы, мы жевали бутерброды, докладчик сумбурно излагал… Семинар шел своим чередом
И в этот раз, когда докладчиком выступал Гриша, Григорий Васильевич Хлебников, шум тоже, конечно, был. Но совсем другого рода: Сварог убил нас латынью.
«Я бы сформулировал тему сегодняшнего чаепития, — проскрипел он, — очень кратко. «Человек — суи гэнерис[2]».
С улыбкой выждав, когда мы выясним (сами, сами!), что же такое «суи гэнерис», Сварог передал дежурной лаборантке лист бумаги, и та с грехом пополам нарисовала человечка в кубике, а под рисунком, слева, начертила загадочную таблицу, перечислив в ней, как мы быстро сообразили, вещества, выделяемые человеком за сутки: углекислый газ — чуть больше килограмма, водяные пары — два с половиной килограмма, пот и моча — примерно полтора килограмма и так далее.
Передохнув, лаборантка в правой части доски начертила вторую таблицу — пища, соль, витамины, вода и кислород. Что нужно человеку для нормальной жизнедеятельности в сутки.
Затем слово было предоставлено докладчику. «Здесь пропущены стрелки… — С этими словами Хлебников из кубика с человечком к левой части таблицы прочертил одну стрелку. — Это то, что человек выделяет за сутки… — Затем от правой таблицы к кубику — вторую. — А это то, что за те же сутки человек потребляет. Требуется ответить на вопрос: можно ли поставить знак равенства между этими двумя таблицами? Другими словами, можно ли потребление и выделение человека замкнуть в один круговорот веществ?»
Выдержал значительную паузу и продолжал:
«Если бы удалось решить эту задачу экологии человека, конструкторы космической техники уже сейчас смогли бы проектировать и создавать корабли с неограниченным сроком полета. С неограниченным! Представляете, что это значит?»
«Ну, как, усвоили материал? — пожимая руку, спросил меня на другой день Исследователь. — Уяснили наш путь экстраполяции идей Циолковского?»
Мне было неловко: разве скажешь ему, чем занимался всю ночь… Но нет, я и читал, читал… Я даже по памяти мог процитировать кое-что из прочитанного, например, эти любопытнейшие тезисы к докладу С. М. Городинского, А. Н. Карцева… еще четыре фамилии… «О пребывании человека в кабине космического корабля при повышенном содержании углекислого газа», Процитировать? Пожалуйста!
«В эксперименте участвовало шесть здоровых испытуемых — мужчин в возрасте двадцать два — сорок лет, предварительно тщательно обследованных в условиям поликлиники. Испытуемые находились в течение восьми суток, двести два часа, в камере, имитирующей кабину космического корабля. На протяжении указанного времени поддерживались параметры атмосферы в пределах следующих величин: углекислый газ — четыре процента…»
«Четыре процента углекислоты — это, конечно, экстремально, — перебил меня Исследователь. — Я думаю, до этого дело никогда не дойдет. Но вы поняли, зачем нам понадобилась углекислая атмосфера? На «Союзах» и «Аполлонах», как вы знаете, химическая система жизнеобеспечения. На две-три недели. А для полета на Марс нужен год. Год гарантированной жизни космонавтов вне биосферы Земли может дать только биологическая система жизнеобеспечения. Понятна логика научной мысли?»
Дальше Исследователь мне разъяснил, что биологическая система жизнеобеспечения пока получается настолько громоздкой и тяжелой, что единственный путь сокращения веса и размеров — повысить содержание в ней углекислого газа. С 0,03 процента (норма для соснового леса) до 1,5 процента. Вот эта полуторапроцентная углекислая атмосфера и вызвала сенсацию на XIII астронавтическом конгрессе в Ленинграде.
Но все эти факты, цифры и выкладки — для очерка. Нужны. А вот вариант «А», вариант «Б», вариант «С»… Откуда взялись эти варианты? Ведь Исследователь мне о них не говорил ни слова?! Я торопливо, боясь что-нибудь упустить, записывал, а видел… как это могло быть.
«Что?! Вариант «Д»?»
Я решил, что ослышался, и уставился на Хлебникова в недоумении: что это он — всерьез?
Лаборатория экологических систем, возглавляемая Боданцевым, разработала три типа культиватора — на один процент углекислоты, на полтора, два с половиной, — охватив, таким образом, всю допустимую зону. Вариант «Д» — сугубо теоретический, на три процента, существовал пока лишь на бумаге: три процента углекислого газа в атмосфере считались тем самым порогом, за которым уже шла критическая зона. В сто раз выше нормы. Если за норму брать содержание углекислого газа в сосновых лесах.
«Вариант «Д», — подтвердил Хлебников, разглядывая мою физиономию (можно представить, что за эмоции на ней!..) сквозь модные квадратные очки с золочеными дужками без тени улыбки, я бы даже сказал — с сожалением…
«Значит, сейчас вы работаете на полутора процентах углекислого газа… А когда перейдете на три?» — спросил я Исследователя.
«На три? — озадаченно уставился он на меня. — А с чего вы взяли, что мы собираемся поднимать концентрацию углекислоты? Кто вам об этом говорил?»
Да, он прав: мне об этом не говорил никто…
Потом, вернувшись домой, я не без труда разделил свои записи на де-факто и… Как бы это выразиться поточнее? Да, то самое «продолжение в будущее», та литературно-художественная экстраполяция, о которой столь иронично говорил Исследователь.
Честно выполнив свой долг в части де-факто (имеется в виду очерк «Дом космонавтов», опубликованный в журнале «Уральский следопыт»), я оказался перед ворохом отрывочных записей, которые притягивали меня, словно магнит, будили воображение, не давали покоя. Я снова и снова возвращался к эскизам…
О любви
Мы в прошлом отдыхаем — прошлое прекрасно!..
Просыпались мы в доме отдыха рано — едва свет начинал пробиваться сквозь шторы. Воздух в этот рассветный час звенел от птичьего гама: пересвистывались в прибрежных кустах лазоревки — пинь-пинь, захлебывались от восторга дрозды-рябинники, из последних сил надрывался коростель… Это был час, когда пели все: и ночные, и дневные.
Осторожно, стараясь не хрустеть гравием, пробирался я к окну Наташиной комнаты, так же осторожно, затаив дыхание, беззвучно вытягивал раму и нащупывал Наташин поясок. Чтобы не будить соседок, Наташа один его конец привязывала к руке, а другой прятала между рам.
А потом мы босиком бежали к бочажку. Туман от солнца казался красным, и над самой водой качались белые призраки.
Искупаюсь я в тумане,
Зачерпну рукой росу,
Паутину филигранью
Я росою обнесу…
Вода была теплой и ласковой, мы входили в нее, и кустики тумана качались у самых ног. «Не смотрите на меня», — просила Наташа, и я отворачивался. Я знал, что она сейчас снимает платье, я десятки раз видел, как она стаскивает его через голову, но это было днем, когда вокруг было много народу, а сейчас я стоял, смотрел на призрачные кустики тумана у моих ног и чувствовал, как гулко колотится сердце…
