Юрий Тупицын - На восходе солнца (рассказ)
Алеша тронул штурвал, и небо послушно - наискосок, через плечо и спину - стало опрокидываться, открывая глазам светописные картины одну чудеснее другой. Развернувшись по локатору на невидимый корабль, Алеша импульсом тяги погасил набранную скорость, заставив старбот зависнуть неподвижно, откинул фонарь и, чуть-чуть оттолкнувшись руками от бортов, всплыл из кабины к звездам. Свободно раскинувшись в невесомой пустоте, Алеша глубоко, полной грудью вздохнул и тихонько засмеялся. Это был его мир! Мир, в котором он с самого раннего детства чувствовал себя вольным и счастливым.
Как и всегда, оставшись наедине с этим миром вечной ночи, Алеша испытал удивительное чувство. Он зримо ощутил, как его взгляд, цепляясь за яркие звезды, летит в этот сияющий мир без конца и края, летит и безвозвратно тонет в нем. Каждая крохотная искорка света, которой он касается, - это гигантский кусок материи, сжигающий себя в пламени ядерных реакций.
Сердце билось у Алеши от сознания безмерной шири и необъятности вселенной! Он немного повернул голову, и ослепительная желтая искра ужалила его в глаза, заставила зажмуриться. Солнце! Теплый желтый свет, льющийся из холодной серебряной бездны. Это было и радостно и тревожно, как сны, в которых Алеша видел чудовищные громады камня, голубые просторы и потоки воды, щедро льющейся с неба. Он вздохнул, отрешаясь от своих странных, недетских грез, и совсем тихо поплыл в серебристой пустоте к старботу, который, повинуясь его запросу, послушно замигал бортовыми огнями.
В оранжерее было тепло, влажно и солнечно. Пахло зеленью и тленом. Шипели и звенели струйки фонтанчиков, рассыпающиеся на радужные брызги и водяную пыль. Клубилась, струилась зеленая листва, украшенная разноцветными пятнами плодов. Алеша собирал их, подрезая попутно лишние побеги, и сортировал: самую меньшую часть оставил себе в свежем виде на обед и ужин, побольше положил в консерватор, а самую большую загрузил в трансформатор, который по кодовому заказу мог приготовить из них кучу разных блюд. Его неторопливую работу прервал низкий, густой, привычный и всегда тем не менее пугающий сигнал тревоги. Алеша пулей выскочил из оранжереи в коридор.
Корабль мотнуло так, что Алеша не удержался на ногах и упал на колени. В маневре корабля не было ничего опасного: просто сработал ходовой двигатель, уводя его от столкновения с каким-то небесным телом, против которого оказались бессильными пушки метеорной защиты. Алеша хорошо знал это. Но откуда-то напал и навалился на него нежданный, необъяснимый страх.
- Папка! - закричал Алеша.
Он знал, что ему никто не ответит, и все-таки закричал. Не мог он не закричать, не дать выхода тому, что заполнило его существо и мешало дышать. Корабль мотнуло еще сильнее, Алешу бросило на стену, а потом на пол. Он вскочил и побежал по коридору.
- Папка!
И, не умея сдержать себя, изо всей силы забарабанил кулаками в дверь каюты отца.
- Папка, открой! Открой, я же прошу тебя!
Снова корабль шарахнулся в сторону, и Алешу швырнуло на мягкую губчатую стену с такой силой, что помутилось в голове.
Он судорожно вздохнул, просыпаясь, и открыл глаза. Тишина и мрак, сонное дыхание ребят - соседей по комнате, сложная мешанина запахов и постепенно тающий страх.
- Папка! - машинально позвал Алеша шепотом.
Ему никто не ответил. Алеша запрокинул голову назад и через открытое окно увидел кусочек звездного неба. Звезды здесь были не такими чистыми и безмятежными, как в космосе, они мерцали, меняя свой цвет и выбрасывая во все стороны колючие, похожие на щупальца лучики, но все-таки это были звезды. Алеша поправил подушку так, чтобы видеть этот родной свободный мир, полежал, стараясь вспомнить, что ему такое снилось, а потом заснул.
Неслышно ступая, Тинка подобралась к окну и осторожно заглянула. Начальник лагеря Виктор Михайлович с сосредоточенным лицом что-то печатал на машинке одной рукой, а другой перелистывал лежащий перед ним журнал.
- Здравствуйте, - тихонько сказала Тинка, уловив паузу в его работе.
- Здравствуй, здравствуй, - рассеянно ответил Виктор Михайлович, не поворачивая головы. - Приехала?
- Приехала, - согласилась Тинка.
Виктор Михайлович вынул из машинки лист, аккуратно уложил его на стопку других, уже напечатанных, и поднял на Тинку глаза.
- Приехала, и теперь покоя от тебя не будет. - Он засмеялся и уже серьезно сказал: - Ты приходи завтра, Тинка. Сегодня я занят.
- Ладно, - великодушно сказала Тинка, - я приду завтра. Вы только скажите - Алеша робот или нет?
Виктор Михайлович нахмурился.
- Какой Алеша?
- Высокий, вежливый, загорелый, а глаза - как ледышки! - отчеканила Тинка.
Виктор Михайлович нахмурился еще больше.
- А ну, - строго сказал Виктор Михайлович, - лезь сюда и рассказывай. Все рассказывай!
Тинка влезла, ей было не впервой, села на стул рядом с Виктором Михайловичем и рассказала ему все, что знала, от начала до конца.
Виктор Михайлович хмыкнул, усмехнулся.
- Робот, надо же придумать! Выпороть бы этого Володьку по стародавнему обычаю.
- Воображала, - охотно согласилась Тинка и осторожно спросила: - Так Алеша не робот? Он болен, да?
Виктор Михайлович покосился на Тинку.
- Нет, не болен, - он неопределенно пожал плечами. - Просто ему трудно, непривычно. Помочь ему нужно, Тинка.
- Я помогу, - уверенно сказала девочка. - А как?
Виктор Михайлович засмеялся, глядя в эти хорошо знакомые, совсем мамины глаза Тинки, в глубине которых даже сейчас теплился лукавый огонек. И вздохнул.
- Если бы я знал как, - грустно сказал он. - Это ты уж сама придумывай - как.
- Я придумаю, - убежденно сказала Тинка, - вы только расскажите.
- Что тебе рассказать?
- Про Алешу.
Разглядывая девочку, Виктор Михайлович задумчиво спросил:
- В кого ты такая уродилась?
- В маму, - сейчас же ответила Тинка, - будто не знаете!
Виктор Михайлович засмеялся и потрепал ее по волосам. Тинка недовольно дернула головой - она не любила нежностей.
- Ладно, - решил Виктор Михайлович, - я расскажу тебе про Алешу. Только учти, это большая и серьезная тайна. Не проболтаешься?
Тинка презрительно фыркнула, но Виктор Михайлович не удовлетворился этой демонстрацией и серьезно спросил:
- Слово?
- Слово!
- Понимаешь, Тинка. - Виктор Михайлович поискал нужные слова, не нашел их, отвел взгляд от требовательных глаз девочки и только спросил хмуро: Ты Нину, ну, свою маму, ждала?
Тинка молчала, глядя на него своими большущими, широко открытыми глазами.
- Вот и он ждет, Тинка, - тихо сказал Виктор Михайлович, глядя в темное окно, - только не маму, а отца.
Мир был невелик - звезды, корабль, отец и он сам, Алеша. Еще Алеша помнил мать, но больше по рассказам отца, чем по собственным впечатлениям. И если говорить честно, то большая стереофотография, висевшая в каюте, мало что говорила ему. Лишь иногда, заглядывая в глубину смеющихся глаз этой женщины, он испытывал щемящее чувство беспокойства. Откуда-то из глубины памяти всплывали, клубились и таяли забытые ощущения: запах ее волос, ловкие руки, мягкие губы и эти вот самые смеющиеся глаза. Долго раздумывать об этом было и некогда и страшно.