Кэтрин Маклин - Изображения не лгут
"Таймс" не обращал внимания на речь, но эта странность движений возбудила его интерес. Что-то было и в их походке... Усилием воли он заставил себя отвлечься от сюжета и сосредоточиться на их физическом облике. Каштановые шелковистые волосы у всех одинаково коротко подстрижены, различие в цвете глаз ясно заметно, благодаря большой величине радужных оболочек; круглые глаза широко поставлены на заостренных светло-коричневых лицах. Их шеи и плечи выдают необычную для человека силу, но запястья узкие, а пальцы длинные, тонкие и нежные. Как будто пальцев у них больше, чем у людей.
Рядом с ним все время слышалось жужжание машины и чье-то бормотание. Он оторвался от пересчитывания пальцев и огляделся. Около него сидел внимательный и сосредоточенный человек в наушниках. С экрана доносились звуки чужого языка. Человек резко щелкал переключателем на ящике, бормотал слово-другое в маленький ручной микрофон и с нервной торопливостью опять щелкал переключателем.
Машина была, по всей видимости, автоматическим переводчиком, переводившим прямо с голоса, а бормотавший человек - лингвистом, который пополнял ее словарный запас. Около самого экрана что-то записывали двое других лингвистов.
"Таймс" вспомнил сенатора, который расхаживал по наблюдательному пункту и репетировал приветственную речь. Значит, эта речь не будет лишь пустой формальностью, как он раньше думал, она будет переведена машиной, и пришельцы поймут ее.
На другой стороне светящегося окна - стереоэкрана высокий герой в зеленой тунике разговаривал с пилотом в серой форме. Они стояли в ярко освещенном канареечно-желтом отсеке управления космического корабля.
"Таймс" решил проследить за развитием сюжета. Его заинтересовала судьба героя, он ему нравился. Возможно, это было следствием хорошей игры. Ведь секрет успеха актера отчасти состоит в умении завоевать симпатии аудитории, а этот актер, видимо, мог быть театральным кумиром всех солнечных систем.
Сдержанная напряженность, выдающая себя в судорожных движениях рук, слишком быстрый ответ на вопрос. Одетый в форму, ничего не подозревая, повернулся спиной, решая какую-то задачу на карте, покрытой светящимися красными точками; в его движениях была та же плавно-медлительная грация, что и у всех других, будто все они двигались под водой или в замедленной съемке. Герой смотрел на выключатель на панели, придвигаясь к нему все ближе и рассеянно разговаривая; сопровождающая музыка приближалась и нарастала редкими аккордами, передававшими напряжение.
Лицо существа, глядящего на выключатель, было дано крупным планом, и "Таймс" заметил, что уши его представляют правильные полукруги, без ушных отверстий. Одетый в форму что-то ответил озабоченным, глубоким голосом. Он был по-прежнему виден со спины. Тот, другой, взглянул на выключатель, придвинулся к нему, продолжая небрежно разговаривать; выключатель приближался все ближе и ближе. Он уже был в пределах досягаемости, заполнил собой весь экран. Показалась рука того, первого, быстро метнулась вперед, легла на выключатель.
Послышался резкий хлопок, и рука разжалась, скрючившись от боли. Последним, что герой увидел, подняв глаза, был стоящий возле него пилот в форме, неподвижный, застывший в том же положении, в каком он повернулся и выстрелил, оружие крепко сжато в руке. Расширившимися глазами пилот наблюдал, как человек в зеленой тунике зашатался и упал.
Сцена продолжалась; одетый в форму, сникнув, смотрел на свою руку, на орудие убийства. На мгновение, как это часто бывает в цветном телевидении, все краски на экране смешались, изображение стало негативным, и в фиолетовой комнате появился зеленый человек, посмотрел на тело зеленого в красной тунике, затем цветорегулятор снова вошел в фазу, и все стало на свои места.
Появился еще один человек в форме и взял оружие из влажных рук первого, тот тихо, с подавленным видом начал что-то объяснять, музыка в это время зазвучала громче, заглушая его слова, и изображение на экране стало медленно исчезать, как будто окно постепенно затягивалось серым туманом.
Музыка смолкла.
В темноте кто-то одобрительно захлопал.
Сосед "Таймса" сдвинул наушники и кратко сказал:
- Больше ничего не могу выудить. Кто-нибудь хочет просмотреть еще раз?
После короткого молчания сидящий у экрана лингвист проговорил:
- Похоже, что эту ленту мы выжали до конца. Давайте прокрутим ту, где Нэтен и этот парень, радист с корабля, пытаются связаться и точнее направить лучи. У меня есть подозрение, что парень говорит обычные для радистов вещи и дает отсчет: один, два, три проверка.
В полумраке послышалась какая-то возня, и экран снова ожил.
Зазвучал отрывок знакомой симфонии, и появились слушатели, сидящие перед экраном.
- В восторге от Стравинского и Моцарта, - заметил "Таймсу" лингвист, прилаживая наушники. - Гершвина не выносят. Как вам это нравится?
Лингвист сосредоточился на экране, началось интересовавшее его место.
"Пост", сидевший перед ним, повернулся к "Таймсу" и сказал:
- Странно, до чего они похожи на людей.
Он делал заметки для передачи в газету по телефону.
- Какого цвета были волосы у этого типа?
- Не заметил.
"Таймс" подумал, стоит ли напоминать, что, по словам Нэтена, цветовые частоты выбраны произвольно, так, чтобы они создавали наиболее правдоподобную картину. На самом же деле гости могут, например, оказаться ярко-зелеными с голубыми волосами. Можно с уверенностью говорить только о соотношении цветов в полученном изображении, только о цветовых контрастах и сочетаниях цветов.
С экрана снова донесся звук чужого языка. Звуки чужой речи были в общем ниже человеческих. "Таймсу" нравились такие низкие голоса. Стоит ли об этом писать?
Нет, и тут что-то не так. Установил ли Нэтен правильную звуковую тональность? Воспроизводил ли он колебания в их действительном виде, или произвольно менял их так, как ему казалось правильным? Все возможно...
Пожалуй, вернее будет предположить, что сам Нэтен предпочитает низкие голоса.
Полный неуверенности, "Таймс" подумал о том беспокойстве, которое заметил у Нэтена, и его сомнения усилились; он помнил, как это беспокойство было похоже на скрытый страх.
- Я совершенно не могу понять, почему он стал возиться с приемом этих телевизионных передач. Почему он просто не связался с ними? - пожаловался "Ньюс". - Передачи неплохие, но к чему все это?
- Может быть, для того, чтобы понять их язык, - сказал "Геральд".
На экране теперь была явно не пьеса, а реальная сцена: молодой радист и какие-то аппараты. Он повернулся, помахал рукой и комически округлил рот (это, как сообразил "Таймс", означало у них улыбку), а потом начал что-то объяснять насчет оборудования, помогая себе обдуманными, но неловкими жестами и четко произнося слова.
