Джон Уиндем - Том 4. Чокки. Паутина. Семена времени
— Да, Господи, мы столько советовались…
— Я хочу сказать — надо бы найти замену. Как ты считаешь?
И мы усыновили Мэтью.
Какое-то время казалось, что все улажено. Мэри очень его полюбила, и дел у нее прибавилось. А кроме того, теперь она могла толковать о детях, как все. Как все? Нет, не совсем… Когда прошел первый восторг, Мэри поняла, что все же она не совсем полноценная мать.
— Мы переезжаем, — сказал я Алану месяцев через шесть.
— Куда? — спросил он.
— Да я нашел тут местечко в Хиндмере. Хороший дом, побольше этого, и стоит повыше. Меньше похоже на город. Воздух, говорят, лучше.
Он кивнул.
— Так, так, — сказал он и снова кивнул. — Правильно.
— Ты о чем?
— Далеко отсюда. На другом конце Лондона… А Мэри что думает?
— Она очень рада. Вообще она теперь редко радуется, — но попробовать ей хочется. — Я помолчал. — Иного выхода нет. Я очень боялся, что она вот-вот сорвется. Увезу ее от этих влияний. Пусть ее родственники услаждаются своей плодовитостью, а ей лучше пожить самостоятельно. В новом месте никто не будет знать, что Мэтью — не ее сын, если она сама не скажет. Кажется, это и до нее дошло.
— Да, лучше не придумаешь, — отвечал Алан.
Так оно и было, Мэри ожила. Через несколько недель она совсем оправилась, завела друзей и нашла себе место в жизни.
А через год мы сами стали ждать ребенка.
Я сказал двухлетнему Мэтью, что у него появилась сестричка. К моему удивлению, он заплакал. Не без труда я допытался, что он ждал овечку. Но парень быстро смирился и отнесся к Полли с большой ответственностью.
Так мы стали хорошей и правильной семьей из четырех человек — правда, одно время нас было пятеро. К нам присоединился Пиф.
Глава 2
Пиф был невидимый маленький друг. Полли завела его лет в пять, и, пока он был с нами, он нам очень мешал.
Вот ты садишься на пустой стул, и вдруг тоскливый вопль удерживает тебя в самой неустойчивой позе — ты чуть не задавил Пифа. Любое твое движение могло обеспокоить неприкосновенную тварь, и Полли кидалась утешать ее, самозабвенно бормоча что-то о неосторожных злых папах. Часто в самый разгар телеспектакля или бокса из детской, сверху, раздавался зов; в большинстве случаев Пифу хотелось попить. Когда, зайдя в кафе, мы вчетвером садились за столик, Полли отчаянно молила изумленную официантку принести пятый стул. Или в машине включишь сцепление, а дети тут же взвоют — оказывается, Пиф еще не сел, надо открыть дверцу. Как-то раз я отказался взять Пифа на прогулку и зря — моя жестокость омрачила весь день.
Для существа своей породы Пиф был не слишком долговечен. Он пробыл с нами добрую часть года, которая показалась нам длинней, чем была, а летом его обидели. Увлекшись более осязаемыми друзьями, Полли бессердечно покинула его, и в город мы вернулись вчетвером.
Я был рад его исчезновению, но пожалел беднягу, обреченного навеки бродить по пустынным пляжам Сассекса. И все-таки без него стало легче — кажется, и самой Полли. И вот теперь Мэри намекнула, что нам грозит еще один такой друг. Об этом страшно было и подумать.
— Да, — печально ответил я. — К счастью, этого быть не может. Пиф годится для маленькой девочки. Если одиннадцатилетний парень хочет кем-нибудь командовать, у него всегда найдутся мальчишки поменьше.
— Ох, надеюсь, ты прав, — неуверенно сказала Мэри. — Хватит с нас одного Пифа.
— Тут совсем другое, — продолжал я. — Если помнишь, Пифа вечно бранили, и он кротко терпел. А этот все ругает, обо всем судит…
Мэри удивилась:
— Как это? Я не понимаю…
Я повторил, как мог, все, что слышал.
Мэри нахмурилась.
— Ничего не пойму, — сказала она.
— Очень просто. В конце концов, календарь — условность…
— Нет, Дэвид! Для детей — нет! Для мальчика это закон природы, как день и ночь или зима и лето. В неделе семь дней, иначе быть не может.
— Мэтью примерно так и отвечал. Понимаешь, казалось, будто он спорит с кем-то… или с самим собой. В любом случае — дело темное.
— Наверное, он спорил с тем, что ему в школе сказали — учитель или кто еще.
— Да, наверное, — согласился я. — И все равно неясно. Кажется, теперь кое-кто хочет, чтобы в каждом месяце было по двадцать восемь дней. Но чтобы в неделе — восемь, а в месяце — тридцать два… нет, такого я не слышал. — Я подумал немного. — Ничего не выйдет. Куда-то надо деть еще девятнадцать дней. — Я покачал головой. — Во всяком случае, я не хотел бы раздувать из этого историю. Просто разговор мне показался необычным и все. А ты ничего не замечала?
Мэри снова опустила вязанье и пристально изучала узор.
— Нет… не то чтобы… Иногда он что-то бормочет, но бормочут все дети. Боюсь, я не очень прислушивалась… Понимаешь, не хотела помогать рождению нового Пифа. Но вот что важно: он теперь все время спрашивает…
— Теперь! — повторил я. — А раньше он не спрашивал?
— Сейчас — по-другому. Понимаешь, раньше он спрашивал, как все… А теперь…
— Я не заметил никаких перемен.
— Да, он и по-старому спрашивает, но еще и по-новому, иначе.
— Как же это?
— Ну, вот хотя бы: «почему у людей два пола?» Он говорит, зачем нужны два человека, чтобы сделать одного? И еще — «где Земля?» Нет, подумай — как это «где»? По отношению к чему? Он знает, что она вращается вокруг Солнца, но где само Солнце? И еще много другого — совсем не те вопросы, что прежде.
Я ее понимал. Раньше Мэтью спрашивал много и о разном, но интересы его были ближнего прицела, скажем «почему тут гайка?» или «почему лошади едят одну траву, а мы так не можем?»
— Взрослеет? — предположил я. — Кругозор расширяется?
Мэри поглядела на меня с упреком:
— Милый, я о том и твержу. Ты мне другое скажи — почему он расширяется, почему так вот, сразу, изменились у Мэтью интересы?
— А что? Ты как думала? Для того и ходят в школу. чтоб интересы стали шире.
— Да, да, — сказала она и снова нахмурилась. — Но это не то, Дэвид. Он не просто развивается. Он как будто перепрыгнул на другую дорожку… Стал другим, иначе на все смотрит. — Она помолчала, все еще хмурясь, и прибавила: — Надо бы знать побольше о его родителях. В Полли я вижу и тебя, и себя. Смотришь — и чувствуешь: что-то развивается. А с Мэтью не за что ухватиться. Не знаешь, чего ждать.
Я понял ее — хотя не очень уж верю, что в ребенке видны родители. И еще я понял, куда идет наш разговор. Через два-три раунда мы уткнемся в проблему среды и наследственности. Чтобы этого избежать, я сказал:
— Надо слушать и наблюдать — так, незаметно, — пока впечатления не станут отчетливей. Зачем зря беспокоиться? Может, это скоро пройдет.
