Олег Абазин - Пришелец
– Я-то видел, как вы смеялись! - гнул тот своё. - Вы думали, что я сквозь наволочку ничего не видел? Ошибаетесь. Наволочка с дырочкой и я всё видел. Так что завтра вам больше всех достанется.
Спорить с упрямым Сеней было бесполезно.
– Слезами горю не поможешь! - резко повернулся Семён в сторону соседней койки, на которой съёжившись сидел Костя Попов, - Попка!
– Какие слёзы! - удивился тот. - Я не плачу вовсе.
– Я говорю на будущее, - пояснил ему Сеня, - на завтра.
– До завтра мне ещё дожить надо, - отреагировал Костя.
– ПОВЕЗЁТ тебе, если не доживёшь! - усмехнулся Сеня.
8
В четвёртом часу ночи Пришелец легонько привстал, осмотрел палату, убедился что все спят, на цыпочках вышел за дверь…
– Видели?! - подскочили все пацаны, через несколько секунд после того, как дверь за новичком как можно бесшумнее захлопнулась и шлёпания тапочек удалились на приличное расстояние. - Чё это он?!
– Давайте подсмотрим! - подскочил Сеенко к двери. Но его схватили за шиворот:
– Нафига! А вдруг он и правда чё-то путёвое придумал, а нас заметит… Мы ж обещали ему, что спать будем как сурки. Пусть действует один.
– Да вы дураки, - шёпотом орал на них Вася, - а вдруг он сейчас ноги делает из больницы. Ему это сейчас куда как выгодно! - уговорил-таки он всех. - Я незаметно! В коридоре ведь полутемно, вот он меня и не заметит.
Он высунулся из-за угла краешком головы и увидел, как новичок входит в палату Говлиновича…
– Чёрт, он и правда к еврею в палату вошёл! - шёпотом известил он друзей.
– Значит не делает ноги, - сказали ему. - Кончай шпионить и ложись спать.
– Но он же может всё и предугадывать, - не отходил тот от двери, - и спецом зашёл в палату, чтоб нас надурить и потом сделать ноги. Надо до конца всё досмотреть…
Но с постели вскочил Шурик Кротов и сдавил Васе затылочную часть шеи двумя пальцами: - Ты ляжешь или нет! Параноик хренов!
Так Вася лёг в постель. Кротов лёг…
…И дверь палаты распахнулась… Вошёл новичок, осмотрел всех и медленно-беззвучно улёгся на свою койку…
"Что за фигня! - никак не мог понять посапывающий Сеенко. - Он же не мог так быстро прибежать назад! Какой-то странный у нас новичок!"
9
Восьмилетнего Костю Попова как всегда пробудила яркая вспышка света флуоресцентных ламп. Только в этот раз, вместо зова "на уколы!", над ним склонялась… мать Семёна…
– Где мой сын? - гаркнула она ему, едва только Костины глаза открылись.
– Не знаю, - пожал он плечами.
– А кто знает? - не отставала от него та. - Ты рядом с ним находишься или дядя с улицы? Встать! - гаркнула она всей палате, заметив что кто-то начал просыпаться.
– Где мой сын? - повторила она свой вопрос с особой требовательностью, обращаясь теперь ко всем.
– Мы спали, - отвечали ей, - не видели. А где он?…
Но в палату вошла старшая медсестра.
– О! - обрадовалась она, - Вы уже пришли, Надежда Тихоновна, а я только собралась Вам звонить. Будите своего… А где Ваш Сенечка?…
– Это я у тебя хотела бы спросить, - как можно сдержаннее ответила ей милиционерша.
– А почему на ты? - больше почувствовала та задетое самолюбие, чем удивилась отсутствию Говлиновича.
– Потому что я тебя сейчас за волосы при всех оттаскаю! - получила она ответ на вопрос.
Но дверь открылась и в палату вошёл новичок из 715-й…
10
Васе Сеенко как всегда снились голые женщины, которых он лицезрел по своему любимому старому-доброму видику, скучая по "воле" и по видеопрокату, что располагался между цирком и ДВГУ, где ему легко выдавали в прокат порнографические видеопрограммы. Но в это утро сон его прервали на самом интересном месте. Такого с ним ещё никогда не было; всегда Вася сны свои досматривал.
– Ментовка пришла, - разбудили его полшестого, - мать жида.
До этого Роман Горов проснулся от сильного позыва, и выходя из палаты, увидел спину милиционерши. Его счастье, что он не выскочил на 5-6 секунд раньше. И Рома тут же принялся всех будить, начиная с Сеенко.
– Я с ней буду разговаривать, - проснулся новичок одновременно с Васей. - Вы не лезьте!
Он обулся в тапочки и, выйдя за дверь, двинулся в сторону бывшей палаты Говлиновича.
С тех пор милиционерша не то что не таскала за волосы старшую медсестру, а вообще ушла из больницы и больше не возвращалась туда, как не приходила никогда она в эту больницу, пока её сынулька был здоров.
11
– Чё ты ей сказал?! - тут же налетели на него с расспросами, когда он вернулся в палату через пару минут после того как вышел. Он возвращался следом за направляющейся к выходу милиционершей.
– Сказал, что в больнице её сына нет, - ответил тот.
И, не успело прозвучать ни одной реплики, как дверь открылась и в палату вбежала медсестра.
– Слушай, мальчик, здорово ты это! - восхищалась она своим спасителем. - Как это ты её так отговорил?
– А что он ей сказал? - добивались все от медсестры более достоверного ответа, чем от скрытного новичка.
– Да я даже и не расслышала, - откровенно отвечала та. - Что-то пробормотал и она ушла.
– Я и не ожидал, что всё так удачно закончится, - единственное, чем поделился новичок с ребятами по поводу произошедшего, после того как медсестра вышла, поняв что от немногословного новенького ничего не добьёшься.
12
Новичок именно в четвёртом часу прошедшей ночи вышел из палаты как будто не просто так, не для того, чтоб разобраться с одним еврейским мальчиком, а для того, чтоб пройти мимо соседней 713-й палаты и воочию убедиться в том, что ему ничего зря не показалось, что за закрытой дверью действительно раздаются "трясущиеся" звуки. Как будто до этого новичок спал и видел отвратительный сон, как в этой 713-й один 14-летний паренёк прислушался… решил, что все спят и никто ничего загадочного не услышит, аккуратно сунул под одеяло руку, которая моментально уткнулась в горячий, напряжённый, требующий немедленного движения и зовущий намозоленную с годами руку, пенис, спустил до колен трусы, что его ещё больше возбуждало (в эти моменты он воображал себя какой-нибудь девственной, но уже достаточно зрелой девушкой, и она не хочет, сопротивляется, но овечья податливость делает все сопротивления незаметными, и он стягивает с неё - с себя - трусики; когда он занимался этим дома, он обычно раздевал "её" догола, но в больнице он спускал с "неё" трусики только до колен, мало ли что) и делал пальцы колечком, воображая, что она у него берёт в рот (сам счастлив бы был дотянуться головой до своего возбуждённого члена, но… и шея и член больно коротки были. И это всё, что касалось его отношения к себе; у другого кого-нибудь он ни за что не взял бы даже в руку, не то что за щеку; с самим собой для него всё было гораздо приятнее) или держал себя за запястье и воображал, что это рука "её" - что он ласкает себя "её" рукой. Он всегда завидовал тому типу людей, который кончает быстро, не успев как следует разогреться. Сам он всегда очень долго достигал эякуляции, а как бы хотелось, чтоб всё происходило не дольше чем за полминуты ускоренного движения "колечком" (её губами) и семяизвержение пронизало всё тело эйфорией и действовало как снотворное (иногда он, осчастливленный, засыпал, забыв где-нибудь у щиколоток или под подушкой (иногда вожделение настолько задурманивало ему голову, что он забывал где находится и прятал "её трусики" под подушку) свои плавки (внешне его плавки очень сильно походили на женские трусики той формы, которую больше всего предпочитают извращенцы); но, слава чёрту, никто его ещё не застал всего уделанного спермой (он любил на "неё" кончать), со спущенными до колен трусами - никто в его палате утром не шутил, сдёргивая одеяло и крича во всё горло, что пожар начался).
