Рэй Брэдбери - Желание
Он замолк, задрожал, напрягся и попытался крикнуть снова:
— …я… блю… тебя!
— Отец! — крикнул я. — Дай мне сказать это за тебя!
Он замер и стал ждать.
— Ты пытался сказать «я… люблю… тебя?»
— Д-а-а-а! — крикнул он. И, наконец, у него очень ясно вырвалось: Да! Да!
— Папа, — сказал я, обезумев от счастья, боли и утраты. — Папа, милый, я люблю тебя.
Мы обнялись. И стояли.
Я плакал.
И увидел, как из какого-то невозможного колодца внутри его ужасной плоти выдавилось несколько слезинок, и, задрожав, заблестели на его веках.
Так был задан последний вопрос и получен последний ответ.
Зачем ты привел меня сюда?
Зачем это желание, этот дар, эта снежная ночь?
Потому что нам надо было сказать, прежде чем двери будут захлопнуты и навсегда закрыты на замок, то, что мы никак не могли сказать за всю жизнь.
И теперь это было сказано, и мы стояли, держась друг за друга, в этой глуши, отец и сын, сын и отец, части одного целого, внезапно перемешанные радостью.
Слеза замерзли на моих щеках.
Мы долго стояли на холодном ветру, заметаемые снегом, пока не услышали, как пробило двенадцать сорок пять, а мы все стояли в снежной ночи, не сказав больше ни слова — не нужно было больше ничего говорить пока, в конце концов, наш час не кончился.
И над все белым миром пробившие в это рождественское утро колокола прозвучали в час как сигнал о том, что дар кончился и ускользнул из наших онемевших рук.
Отец обнял меня.
Замер одинокий удар колокола.
Я почувствовал, что отец шагнул назад, на этот раз легко.
Его пальцы коснулись моей щеки.
Я услышал, как он ушел.
Звук его шагов замер вместе с криком внутри меня.
Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как он идет, уже метрах в ста от меня. Он повернулся и махнул рукой.
Завеса снега скрыла его.
Как смело, подумал я, идешь ты сейчас туда, старина, и без колебаний.
Я зашагал в город.
Я выпил с Чарли, сидя у огня. Он посмотрел на мое лицо и поднял молчаливый тост за то, что прочел на нем.
Наверху меня ждала постель, похожая на большой белый сугроб.
Снег за моим окном шел на тысячу миль к северу, пять тысяч к западу, две тысячи к востоку, сотню миль к югу. Он падал везде и на все. Падал и на две цепочки следов за городом: одна вела в город, другая терялась среди могил.
Я лежал в снежной постели. Я вспомнил лицо отца в тот момент, когда он помахал мне, повернулся и ушел.
Это было лицо самого молодого и счастливого человека из всех, что я видел.
Тут я уснул и перестал плакать.
