П Хаббард - Золотой кирпич
Белый человек оттолкнул меня в сторону, так что я едва удержался на ногах, и кинулся к люку с длинной железной пикой в руке. Он занес ее над фигурой в люке. - Redde bасilum! -заорал он. - Redde bасilum! Он протянул левую руку, словно требуя чего-то. Глаза, которые смотрели на него из люка, были темные, яркие и совершенно обезьяньи. На этом существе была намотана какая-то одежда, на которой еще угадывались некие цветные узоры... Все это источало ужасающее зловоние. Из кучи тряпья торчала рука, больше напоминающая лапу ящерицы, сжимавшая что-то белое.
Белый человек поднял пику над головой, и я схватил его сзади за руку, потянул на себя - мы оба покатились по палубе. Я услышал, как хлопнула крышка люка, и ощутил, что стало легче дышать. Он вывернулся и вскочил на ноги. Потом встал над закрытым люком, тяжело дыша, как человек, бежавший, чтобы спасти свою жизнь, но который уже не может бежать дальше. Все его восковое лицо было покрыто потом, а из угла белого рта стекала струйка слюны. Он смог, наконец, заговорить, но голос его был слабым и тонким.
- Черт бы тебя побрал! Кто тебя просил вмешиваться?
- Ты бы прибил его этой штукой, - ответил я.
Он затряс головой:
- Ты ни черта не понимаешь!-мне казалось, он вот-вот заплачет. - Ты что, не видишь, что он мой?!
- Если на него глянуть... похоже, что он твой уже давненько.
- Да, он наш уже четыреста лет, - просто ответил он. Мы стояли друг против друга, разделенные этим абсурдным заявлением, как барьером. Нагретая солнцем, выскобленная палуба слегка покачивалась под нашими ногами от небольшой волны, бьющей время от времени о борт. Тишина прерывалась лишь шелестом волн да тяжелым дыханием белого человека. Ужас, владевший мной, рассеивался под лучами солнца, и мой рассудок, наконец, восстал против этой нелепицы.
- Так это ты, что ли, владеешь им четыреста лет? - спросил я.
- Моя семья,-ответил он. - Они привезли его с собой из Леванта. Узнали, что он может делать. Тогда все пытались научиться, а он мог. С тех пор он наша собственность, но ему нельзя доверять. Ты же видел все. И он не делает свою работу. Мне приходится принуждать его. Он стареет.
Я вспомнил смятый череп и обезьяньи глаза.
- Да, похоже, он совсем стар. Так почему бы не дать ему спокойно умереть?
- Умереть? - взвизгнул он. - С чего бы это ему умирать после того, как мы продержали его столько лет?
- Продержали его в заточении, - уточнил я. - А кстати, почему на корабле?
- Вода, - сказал он, - разве не понятно? Здесь он в сохранности. Мы не можем держать его на берегу.
Я стоял под корнуэльским солнцем, глядя в лицо белому человеку и вполне серьезно вознамерившись обсуждать судьбу некоего алхимика, который нашел-таки секрет четыре сотни лет тому назад, в то время как остальные по ошибке изобретали фарфор, порох или глауберову соль, и чья главная вина состояла в том, что он был до сих пор жив. Все начинало казаться не столь уж необъяснимым...
Вдруг освещение изменилось, яркий свет внезапно пошел откуда-то снизу. Я увидел, что это солнечные лучи, отражающиеся в крышке люка, которая вдруг стала золотистой и отсвечивала, как зеркало. Белый человек увидел это в тот же момент, и у него перехватило дыхание. Он повернулся и побежал к кормовому люку, сжимая в руке железную пику. Еще несколько секунд было тихо, а потом где-то в трюме, почти под моим ногами, началась омерзительная возня, звуки ударов и снова пошел этот животный зудящий звук, и длинная ругань белого человека на языке, понять который я не мог. Потом он завизжал. Это был долгий, вибрирующий крик, полный ужаса и внезапно оборвавшийся на середине.
Снова воцарилась тишина. Мне показалось: вот-вот откроется крышка люка и. выпустит этот ужас из трюма. Я подбежал к борту и принялся распутывать узел буксировочного троса, который держал мою шлюпку. Проклятый узел затянулся туго, и я вывернул ноготь на пальце. Мне кажется, я даже рыдал от бессилия. И в этот момент я ощутил, что судно вдруг перестало колыхаться и стало медленно оседать. Я глянул на метку ватерлинии, и на моих глазах зеленая вода поглотила два деления разметки.
Узел внезапно распустился, и я, стоя на коленях, подтянул шлюпку к борту, плюхнулся в нее и бешено оттолкнулся от края борта, который теперь был не выше полуметра. Я вставил весла в уключины и греб изо всех сил, пока не отошел ярдов на двадцать, потом остановился и оглянулся назад.
Парусник уходил в воду вертикально, как будто какая-то чудовищная сила мягко и мощно тянула его за киль вниз, на дно. Солнце светило на него сквозь воду, и он весь сверкал. Когда вода дошла до палубы, крышка трюма откинулась, что-то мокрое вывернулось оттуда, сжалось и замерло.
Сверкающие мачты судна беззвучно исчезли в зеленоватой воде, и пузырьки воздуха через некоторое время перестали выходить на поверхность. Не осталось ничего, кроме красновато-коричневого бесформенного узла, который плавал на поверхности, слегка покачиваясь на волнах. Примерно полминуты я глядел на него, ожидая, когда он потонет. Потом он вдруг собрался и пополз в сторону, разгребая коричневыми лапами поверхность моря, слишком чистого, чтобы принять его...
* * *
Не думаю, что соберусь опять этим летом в Пенхарроу. Надеюсь, мне удастся найти достаточно веские причины, чтобы убедить семейство, что настала пора съездить в какое-нибудь другое место. Мне бы не хотелось купаться и даже плавать в лодке в этих волнах, а если мы соберемся в Кленбридж, то мне и вовсе не хочется встречаться с мистером Тримейном или вторым ювелиром с улицы Тригантл. Но мне бы хотелось знать, нет ли свежих слухов о корабле с сокровищами где-нибудь под скалами бухты Пенхарроу. И если найдется кто-то, достаточно заинтересованный, чтобы начать поиск, я мог бы показать ему одно местечко, которое, пожалуй, стоит того, чтобы там покопаться. Глубины там большие, да и приливные течения очень сильные, но если не пожалеть средств и усилий, наверное, можно разыскать затонувший парусник. Золото ведь не поддается коррозии и очень тяжелое, так что он там. Вот только сложно будет его поднять, но можно ограничиться тем, что отпилить любую его часть, этого вполне хватит, чтобы безбедно дожить жизнь. А меня увольте, мне хватило того, что я пережил. Да и не хочу я иметь дело с этим золотом, будь оно неладно, мне вполне хватает тех бумажных денег, что я зарабатываю. И уж теперь я всегда ношу с собой небольшой ножик, чтобы перерезать узел, а не распутывать его. И не отвечаю на приветствия незнакомых людей, что бы они там не делали и не предлагали.
