Генри Каттнер - Земля пламени
— Да, они разбились, — вспомнил Рафт. — А второго ты знаешь?
Мерридэй взглянул через плечо.
— Впервые вижу.
Температура у пилота была намного ниже нормальной, градусник показывал 86 по Фаренгейту, что равняется 30 по Цельсию.
— Шок и истощение, — предположил Рафт. — На всякий случай надо сделать клинический анализ крови. Посмотрим глаза. — Рафт сам приоткрыл веки больного. Зрачки были сужены до размера булавочной головки.
— Пойду-ка я взгляну на другого, — сказал Мерридэй и отошел, а Рафт остался, хмуро оглядывая да Фонсеку. В какой-то момент он поймал себя на том, что ему стало не по себе. Почему? Он и сам точно не мог сказать. Что-то незримое, но вполне ощутимое вошло сюда вместе с этими двумя людьми, что-то неясное, тревожное, что можно было только почувствовать.
Рафт, по-прежнему хмурый, наблюдал исподлобья, как Билл берет у Луиса анализ крови. Рассеянный верхний свет освещал лицо да Фонсеки желтым светом. Вдруг что-то ярко блеснуло на цепочке, висящей у него на шее. Поначалу Рафту показалось, что это был медальон, один из тех, которые носят верующие, но, приглядевшись, он увидел крохотное зеркало, размером не больше монеты в полдоллара. Он взял его в руки, стеклянная поверхность зеркала была выпуклой с двух сторон и сделана из темно-синего вещества, больше напоминающего пластмассу, чем стекло. Рассматривая медальон, Рафт заметил, как внутри зеркальца стали переливаться неясные, зыбкие тени.
Его словно ударило током. Зеркало не отражало его лица, хотя он смотрел прямо в него. Вместо этого он видел какое-то быстрое движение, но ничего подобного в комнате не происходило. Рафт подумал о клубящихся, низко летящих грозовых облаках перед самым началом бури. У него возникло странное, необъяснимое чувство чего-то знакомого, какое-то смутное ощущение, точно он угадывал чью-то мысль.
Томас да Фонсека. Это было как озарение, — из зеркальца на Рафта смотрели глаза пилота. Да Фонсека неожиданно оказался там, внутри, и между ним и Рафтом на какое-то мгновение возникла непонятная связь. На самом деле все, что видел Рафт на мутной поверхности зеркала, было хаотичным, беспорядочным движением, которое стало стихать и постепенно исчезло. Дрожь с крошечной линзы передалась ладони, потом всей руке и, наконец, мозгу Рафта, пристально вглядывавшегося в зеркало. Поверхность зеркала прояснилась, и теперь перед глазами Рафта был портрет. Но портрет ли? Все внутри было живое и двигалось, лицо внутри него не было статичным…
«Значит, все-таки зеркало», — подумал врач. Но нет, из крошечного овала на Рафта смотрело чужое лицо. Это было лицо девушки на фоне невероятно странного, удивительного пейзажа, который постепенно исчезал, по мере того как его все больше и больше заслоняло само лицо. Лицо приближалось к Рафту, оно двигалось, оно было живым, и девушка, похоже, видела Рафта! Он с трудом перевел дыхание. Еще никогда в жизни он не видел такого лица, но ему не хватило времени разглядеть девушку как следует: необычное видение почти мгновенно исчезло. Но теперь, случись им встретиться, Рафт узнал бы это лицо из тысяч других.
В тонкой и властной складке губ пряталась легкая усмешка и вместе с ней что-то опасное и коварное. Огромные, глубокие зеленовато-голубые глаза смотрели печально, но и в них вместе с лаской таилось нечто недоброе. Другого такого лица не было во всем мире. Вот и все, что он успел заметить перед тем, как изображение задрожало и затуманилось. Позже Рафт вспомнил, с какой страстью, с каким почти детским азартом он затряс зеркало, пытаясь вернуть исчезнувший образ, словно его руки могли разогнать туман, застилавший зеркальную поверхность. Как будто он мог вновь увидеть это удивительное живое лицо, такое веселое и печальное, коварное и доброе одновременно.
Девушка исчезла. Все произошло в мгновение ока, и Рафт застыл, уставившись в зеркало, словно надеясь, что пленительная незнакомка вернется. Все случилось так быстро и было так странно, что врач не успел ничего понять, но в одном он не сомневался: увиденная им девушка была совершенно необычна. И ее волосы — он никогда не видел таких волос. И глаза, почти круглые, но вместе с тем слегка раскосые, были обрамлены густой каймой из пушистых темных ресниц и черной линии, еще больше подчеркивающей необычную форму глаз. Она придавала этому нежному, с тонким овалом лицу некую схожесть с причудливой египетской маской. Рафт отчетливо запомнил, каким нежным было лицо, нежным, утонченным и ужасно необычным для человеческого.
Зеркало стало просто зеркалом, и на его поверхности лишь слегка подрагивали тени. Другой мир на короткое мгновение отразился в нем и рассеялся как утренний туман над водой.
2. Барабаны смерти
Луис удивленно смотрел на Рафта.
— Сеньор? — проговорил он.
— Что? — переспросил Рафт.
— Вы что-то сказали?
— Нет, ничего.
Рафт отпустил зеркальце, и оно упало на обнаженную грудь да Фонсеки. Подошел Мерридэй.
— Этот второй не дает себя осматривать, — озадаченно проговорил он. — Уперся и все.
— Я сейчас поговорю с ним, — сказал Рафт и вышел из палаты, заставляя себя не думать о зеркале и об этом прекрасном, удивительном лице. «Все это слишком субъективно и отдает мистикой, — подумал он, — просто галлюцинации или самовнушение, а в зеркале всего лишь отразился свет лампы». Но даже он сам в такое объяснение не верил.
Бородач, отказавшийся от осмотра, стоял в кабинете у Рафта и рассматривал колбы с заспиртованными зародышами животных. Он повернулся и с едва заметной усмешкой поклонился Рафту. По всему было видно, что он не из тех, кто просто из любопытства болтается по джунглям. Бородач произвел на Рафта сильное, но противоречивое впечатление. Его учтивость, манера носить одежду и держать себя выдавала в нем человека не только хорошо воспитанного, но и знатного, но, все равно, для Рафта было и что-то отталкивающее во всем облике второго незнакомца. Что-то… наверное, почти нескрываемое ликование и совершенно очевидное высокомерие.
— Добрый вечер, сеньор — сказал он Рафту по-португальски. Его ослепительно яркие глаза блестели так сильно, как это обычно бывает при лихорадке. Голос был низким, и в нем звучали странные, бесцеремонные нотки, не вязавшиеся со смыслом слов. — Я ваш должник.
На португальском он говорил с едва уловимым акцентом. У Рафта вдруг возникло странное, редко испытываемое им чувство неловкости.
— Ну что ж, возвращайте долг, — резко сказал он. — Я не хочу, чтобы на станции кто-нибудь заразился, а вы, наверняка, подхватили что-нибудь там, в верховьях реки. Снимите-ка рубашку и дайте вас осмотреть.
![Генри Каттнер - Этот мир-мой! [Авт. сборник]](/uploads/posts/books/75416/75416.jpg)