Джоан Виндж - Водопад грез
Надеюсь, Санд расценил гримасу на моем лице как улыбку. Он протянул мне руку. Потребовалось несколько секунд, чтобы я сообразил, что надо делать, и пожал ее.
— Откуда вы, мез Кот? — спросила леди Гиотис.
— С Ардатеи. Город Куарро.
— Из центра? — удивилась она. Куарро — главный город Ардатеи, которая, в свою очередь, является средоточием всего важного в галактике. — Но как появился у вас этот замечательный акцент? Я долгое время жила там, но ваш акцент мне незнаком.
— Старый город, — пробормотал Санд. — Это акцент Старого города.
Я заметил непонимающий взгляд леди. Она наверняка никогда не бывала в Старом городе Куарро — в трущобах, где Федеральное транспортное управление набирает рабочую силу, Как ни старался, я не смог изменить свой акцент, равно как и выкинуть из памяти само это место.
— Я восхищен вами, — сказал Санд.
Я промолчал.
— Откровенно говоря, я предполагал, что вы старше. Концепция вашей монографии предполагает некий жизненный опыт, а не мальчишеское воображение.
— Думаю, что я не был тогда так уж молод, — ответил я.
Леди Гиотис несколько нервно рассмеялась.
— Мез Перримид говорила мне, что первоначальная интерпретация принадлежит вам, — продолжал Санд, будто не расслышав моего замечания. — Меня заинтересовало ваше представление о «Смерти смерти». Как оно появилось у вас?
Я открыл рот и тотчас закрыл его, оставив при себе слова с привкусом желчи. Я не верил, что он говорит то, что думает, не верил, что он смотрит на меня, как на равного. Желал бы я знать, чего он хочет на самом деле.
— Кот, — раздался голос позади меня. Киссиндра Перримид возникла за моей спиной как служба спасения, готовая подхватить упущенный мной мяч беседы. Она поступала так практически постоянно с тех пор, как мы появились здесь, ее чувство времени было так развито, что она могла читать мысли, а я этого не мог.
Я с благодарностью кивнул, глядя на нее. Я никогда еще не видел ее в таком наряде, предназначенном для приема корпорации, а не для обычной полевой работы. И она не видела меня одетым подобным образом. Интересно, как я ей в таком виде? Чувствует ли она то же самое, что чувствую я, глядя на нее?
Мы были друзьями со времен учебы в университете. Друзьями — и ничего более. Сколько я знаю Киссиндру, у нее была одна слабость по имени Эзра Дитрексен. Он занимался системным анализом и, говорят, преуспел в нем. А еще он был самодовольным глупцом. Они больше ругались, чем просто говорили. Я никак не мог понять, как она его все еще терпит. Впрочем, я не специалист по долгосрочным отношениям.
Киссиндра не уставала поддевать меня, пока я не разобрался в своих идеях о древнем Памятнике. Его исчезнувшие создатели оставили свою характерную подпись биоинженерии по всей этой ветви галактической спирали, запечатленную в ДНК целой пригоршни других сверхъестественных сооружений, включая облачных китов Убежища.
Киссиндра находилась тут со своим дядей Дженасом Перримидом. Он был важной фигурой в Тау, как и большинство здесь присутствующих. Ему принадлежала идея доставить сюда исследовательскую команду, он добился разрешения и нашел средства, чтобы мы могли изучать облачных китов и рифы. Я смотрел на Киссиндру и ее дядю. У них были одинаковые светло-голубые глаза и каштановые волосы. Он понравился мне, мне захотелось доверять ему — настолько они были похожи. Он еще не сделал ничего такого, что могло бы изменить мое отношение.
Эзра Дитрексен материализовался с другой стороны Киссиндры. Ксеноархеология не была его специальностью, но команде нужен был системный аналитик, а он спал с нашей руководительницей и было логично выбрать на эту роль именно его. Увидев меня, он нахмурился. Это выражение лица было для него так же естественно, как дыхание. Я бы забеспокоился, увидев, как он улыбается.
Я тут же уступил ему свое место в беседе. Для меня не имело значения, что он недолюбливает меня, меня даже не беспокоило то, что я не знаю почему. Для этого могло быть больше оснований, чем он воображал. Возможно, ему было достаточно того, что он однажды заметил, как Киссиндра делает набросок моего лица вместо обычной зарисовки памятников древней цивилизации. Я взял очередной напиток с подноса, появившегося рядом со мною. Протс угрюмо глядел на меня.
Я отвел от него взгляд, прислушиваясь к беседе. Дитрексен интересовался у Перримида, как тот стал уполномоченным по делам гидранов. Казалось, это невиннейший вопрос, но что-то в его интонации заставило меня дважды взглянуть на Эзру. И все же я не был бы уверен, если бы не заметил, как подергивается щека у Перримида. Это не просто мое воображение. Перримид улыбнулся пустой светской улыбкой, не отразившейся в его глазах, и сказал:
— Так получилось. Интерес к ксеноархеологии у нас в крови. — Он взглянул на Киссиндру. Его улыбка была теплой и настоящей, пока он смотрел на нее. — Я немного разбирался в этом вопросе, и вот, когда потребовалось поставить кого-нибудь на это место, выбрали меня.
— Вы единственный посредник? — спросил я. Он удивился:
— Нет, конечно. Я напрямую связан с Советом гидранов. А половина Совета общается с нашим представительством.
Я отвернулся, меня беспокоило какое-то неясное ощущение. Я отыскал глазами трех гидранов. Они были еле заметны в толпе людей.
— Предполагаю, что за эту работу вам платят очень даже хорошо. — Эзра так произнес эти слова, будто бы они значили гораздо больше их обычного смысла. — Так хорошо, что это компенсирует даже ее сомнительность.
Я обернулся. Улыбка Перримида была холодной:
— Да, в моей работе есть свои минусы. И есть компенсация. Хотя мне не из чего выбирать.
Дитрексен рассмеялся. Перримид почувствовал мой пристальный взгляд, поймал взгляд Киссиндры. Его лицо пошло пятнами — он краснел совсем как племянница.
— Конечно, деньги — это не все, что мне нравится в моей работе. — Он бросил на Дитрексена такой взгляд, как будто тот публично унизил его. — Конфликты, возникающие, когда нужды гидранов и интересы Тау не совпадают, делают мою работу сомнительной, как вы сказали. Но стремление узнать как можно больше об общине гидранов открыло мне удивительные вещи, а именно несомненное различие наших культур и ошеломляющую их схожесть. Они замечательные, стойкие люди.
Он посмотрел на меня, желая увидеть, что отразится на моем лице. Или же он не хотел смотреть, как изменится лицо Дитрексена? Он обжегся о мой взгляд, как вода о раскаленный металл, и обернулся к Киссиндре.
Ее лицо секунду не выражало никаких чувств, потом губы сложились во что-то, напоминающее улыбку. Она повернулась к Санду, ее молчание было выразительнее любых слов.
