Яцек Дукай - Собор
Вечером (местное время совпадает со стандартным Путевым временем Лизонне, так что даже не пришлось переставлять) он взял меня в Собор, к могиле Измира. Это место и вправду обладает чем-то… сверхъестественным. Впоследствии опишу.
Первая ночь на Роге. Измираиды все ближе к Мадлен, логический живокрист Астрономического Центра все еще растет (эргодичность[4] системы крайне высокая).
Гостиница Хонцля стоит пустая, весь этот псевдо-город выглядит опустевшим. Никакой роскоши, весь этот купол вырос на прикладном живокристе военных биосфер, степень освещенности не меняется, независимо от времени биоцикла. Я проснулся часа в два ночи, из окон лился молочный свет, белая кожа в нем принимала слегка трупный оттенок. Я поднялся, рванул раму (мебель исключительно дурацкая, даже с дверью не поговорить). Дно прикрытого куполом кратера спускалось вниз до круга с фонтаном, передо мной расстилался вид на все круги преисподней безмолвия. Недвижность и беззвучие. Я проснулся в кошмаре кита.
Но вот снова заснуть я уже не мог, так что, в конце концов, решился на «ночную» прогулку. Натянул только шорты и свитер. Вестибюль внизу был пуст, от Хонцля ни следа. Я вышел на улицу со стерильно белым дорожным покрытием. Нужно потренироваться ходить. Направляясь к фонтану (его шум был слышен уже со второго круга) по растянутой спирали, я обошел кратер раза полтора. Я проходил мимо закрытых на четыре засова магазинов с предметами религиозного культа; заросший по флангам медицинский центр; залитые яркой зеленью перепрограммированных растений жилые виллы для ученых, которые, в большинстве своем, уже покинули Измираиды (корпорации минимизировали затраты, тратя на топливо самые малые из возможных суммы, а период экономичных окон давно закончился). Пару раз я падал. Подобная почти-невесомость все-таки мучительна, мышцы немеют, в голове крутится.
В конце концов, я присел на резном обрамлении фонтана. Водяная пыль охлаждала вспотевшую кожу. Кровь шумела в ушах, и я не услышал, как она подошла, как коснулась моего плеча. Я вздрогнул, и именно это вздрагивание подняло меня на ноги.
Поначалу мне показалось, что она беременная, поскольку на шее у нее не было вокализатора, а на ее задней части — томпака, но тут же заметил прикрепленный к предплечью динамик и логотип CFC Co. на обширной футболке.
— Пьер Лавон? — спросил мозговик.
— Да. С кем имею честь?
— Ангии Телесфер, inutero[5] Магдалины Кляйнерт. Может, присядем?
В связи с чем, я вновь присел на краешке фонтана. Кляйнерт присела рядом.
— Ну, не то, чтобы он здесь так много весил, — улыбнулась Магдалина, — но предпочитает, чтобы я не напрягала мышц.
— Еще скажи, тиранит тебя, — фыркнул Телесфер. Кляйнерт только махнула рукой.
— Вы ожидали моего прилета? — спросил я.
— Да, — признал мозговик. — Ну конечно же. Мне вспомнились слова Миртона про аллюзии местных представителей фирм.
— Если Измираиды настолько важны для вас, — заметил я, — значительно легче вы бы и сами могли все это организовать. Не знаю, откуда берется уверенность в неизмеримых богатствах Церкви.
— По причине таинственности ее представителей, — засмеялся Теле сфер. — Кроме того, нет никаких «нас». Я, попросту, один из наймитов CFG, в правлениях не заседаю, не имею права высказываться от чьего-либо имени, и уж наверняка, не от имени других инвесторов.
— Понимаю. Горизонтальные структуры. Лобби измираидских ученых устраивает заговоры за спиной лиц, принимающих решения.
— Где-то так. Если бы Церковь заявила, что берет на себя инициативу спасения Измираид, это было бы нечто иное. Открылась бы возможность. И большинство, в конце концов, присоединилось бы. Но сами по себе… — он снова фыркнул, — да никогда в жизни.
— Здесь имеется какая-то система внутреннего контроля?
— Не преувеличивайте, никакого заговора нет. Просто, я не сплю, вот, разбудил фроляйн Магдалину, и мы пошли посмотреть на звезды.
— Понимаю. — Разговаривая с невидимым мозговиком, я кружил взглядом по светлым фасадам окружающих домов, потом подмигнул Кляйнерт. — И долго вы таскаете этого эгоиста?
— Эх, скоро четыре года будет. Он даже не такой уже и плохой…
В это же время Телесфер поднял шутовскую бучу:
— Ну да, теперь начнет цитировать энциклики[6], жаловаться начнет, детская гордыня; опять же…
— Тихо, тихо. И как конкретно звучит ваше предложение?
— Никакого предложения нет, — отрезал тот. — Мы можем отца лишь побуждать. Ведь они там ожидают вашего рапорта, правда? Мы не настолько наивны, чтобы верить, будто бы единственное ваше слово передвинет планетоиды, но вот на принятие решения явно повлияет.
— Не слишком-то представляю я себе способы этого побуждения, — буркнул я. — Вы можете предоставить мне доказательства чудес?
— То есть, вас интересует только предполагаемая святость Измира?
— Нет, меня интересует множество различных вещей. Загадка Хоана, к примеру. Но если речь идет о том, что будет существенным для читателей моего рапорта, то да, вы правы — это святость Измира.
Мозговик долгое время молчал. Магдалина сонными движениями руки мутила воду в фонтане.
— Прошу вас зайти ко мне завтра, — отозвался наконец Телесфер. — В главную лабораторию CFG. Компьютер будет предупрежден. После шести вечера. Раз вас действительно интересуют определенные вещи… Что же, желаю приятных снов.
Кляйнерт пожала мне руку (пальцы мокрые от холодной воды), встала, повернулась и достойным, неспешным шагом пошла в направлении одной из расходящихся радиально от площади улиц.
Я вернулся в гостиницу и записал сообщение по этой встрече.
Итак, а теперь — Собор. Громадный, великолепный. Выходишь из шлюза биосферы и видишь его — Собор — перед/над собой: рваная тень на фоне звезд. Нужен свет, чтобы оценить его архитектуру, а света как раз и нет: Леви уже далеко, Мадлен еще недостаточно близка. Сейчас, в длительном периоде космического межзвездия, Собор, прежде всего — это Тайна. К главному порталу от шлюза ведет по склону кратера крутой маршрут, спускаешься по вырубленной в холодном камне тропе, со страховочным тросом, который в обязательном порядке закрепляет автомат внешних ворот. Как правило, тогда побеждает любопытство, и спускающийся включает мощный прожектор вакуумного скафандра. Но белый палец луча способен касаться только отдельных фрагментов строения, поочередно перемещаться по ним — по светлому эпителию поверхности Собора: от этого места до того, от того — до этого. Спускаясь, очень сложно удерживать свет, направленный в одну точку — потому человек останавливается, пялится, водит горячим пальчиком по скальному творению; подобный спуск от шлюза (двести метров) способен продолжаться даже целый час. Я знаю, поскольку именно столько времени спуск занял в моем случае: отец Миртон ожидал у могилы; потом сказал, что уже и не ожидал; некоторые усаживаются на склоне и западают в какое-то кататоническое состояние околдованности, их будят только аварийные сигналы скафандра. И не удивительно. Это не строение, это скульптура. И в то же время — и не скульптура. Угерцо, когда делал заказ, знал: то, что здесь выведется, не будет служить обычным целям, что функциональность Собора не имеет значения в свете его символики. Ограничение было только одно: могила Измира и алтарь — они размещались внутри, охваченные автономной мини-биосферой, только для них нужно было забронировать место, свободный проход для верующих. Все остальное было оставлено на откуп воображения дизайнеров и эргодичность заложенных алгоритмов роста. То есть, посев охватил внутреннюю часть окружности возле могилы, где-то с четыреста квадратных метров. В практической невесомости астероида живокрист выстрелил чуть ли не на четверть километров ввысь. Если глядеть со стороны шлюза кратерной биосферы, выглядит это так: гиперболоидный корпус с развившимися по кривой крыльями, арочными ребрами посредине, а на флангах — асимметричные башни, законченные каменными бутонами резных листьев, словно разрывы угольной шрапнели, замороженные черным вакуумом. Форма говорит о бегстве души, которая в жесточайшей боли вырывается из оков материи к покрытой звездами пустоте. Когда луч света начинает прослеживать какую-нибудь линию, грань, залом, ребро купола — он быстро извлекает из темноты резкие детали, густо истекающие жесткими тенями, и глаз впадает в спираль пытливости; эти деталям нет конца, фрактальные алгоритмы живокриста придали всем здешним фигурам на первый взгляд миниатюрные размеры, глаз теряется. Вокруг башен к стоп-кадрам смерти карабкаются спирали эшеровских[7] лестниц, если глядеть под определенным углом, это все даже кажется путем, который человек и вправду способен пройти, но в действительности, когда же свет охватит больший фрагмент Собора, видно, что это должен быть, скорее, паук, а не человек, и что даже он никуда бы не добрался. Асимметрия башен приводит к тому, что вся эта ажурная конструкция живокриста кажется склоняющейся в сторону кратера, в сторону зрителя и вправо от него; зато коварство редукционных алгоритмов, ответственных за формы внешних поверхностей главного нефа — что Собор пожирает какой-то рак камня; будто бы глядящий видит именно последнюю, предсмертную форму здания, и вот-вот — через день, два — оно завалится в себя, схлопнется, прогниет; под тяжестью измученного камня треснут стрельчатые ребра, увенчанный крестом позвоночник рухнет в вечную тень пространства внутренних органов, и из челюстей выдвинутого портала выкатится медлительная лавина хрупкой крови Собора. Форма говорит о муках одинокого умирания, о слабости материи, которая отравляет сомнением невидимый дух. Если же погасить прожектор и немного посидеть на склоне, или пройтись немного туда-сюда под страховочной тропой — если сделать это, голодный зрачок выхватит одинокие световые лучи, пробивающиеся из высокой глыбы тени. Звезды просвечивают Собор навылет. Ведь у него не имеется ни стен, ни крыши, поскольку они ни для чего, как для здания, не нужны — ведь это и не здание — а прозрачная полусфера, прикрывающая могилу Измира и алтарь, сама выполняет все необходимые для нее функции. Так что, по сути своей, мы не имеем дело с эргономическим телом. Внутренности конструкции не пусты, и, хотя человек этого уже и не увидит, они заполнены такой же мистерией живокристных преобразований, которые осуществили резьбу видимых частей. Поэтому, в определенное время определенные звезды в состоянии послать свой свет сквозь Собор. Спускающийся к нему человек ежесекундно регистрирует вспышки света из этого гигантского пятна тьмы, почти как сигналы распада в камере Вильсона, выстрелы из пустоты. А потом входишь в тень портала, вокруг него замыкаются куртины замерзших волн, гуща железистых кустов, ты бродишь в разливах озера боли. Поворот, свет — и ты становишься перед могилой.
