Михаил Кривич - Женский портрет в три четверти
Я ринулся вниз, к той двери, которая ведет в президиум. Бризкок уже исчез. Его не было ни в фойе, ни в коридорах, ни в курительной комнате. Я бросался к каждому седовласому в темно-сером пиджаке и разглядывал табличку на лацкане. Должно быть, выдающиеся ученые мне тоже попадались, но Бризкока среди них не было.
До конца перерыва оставалось с четверть часа. Я живо представил себе, как генерал, чеканя слова, выговаривает: "Не понимаю, как вы, сотрудник центральной газеты..." - и стал бегать еще быстрее. Под табличкой "Экскурсии" - нет. У книжного киоска - нет.
Культурная программа - нет. Дамский комитет - что ему там делать?
- Что ты толчешься у дамского комитета? Он в буфете.
Мой ангел-хранитель и на сей раз принял облик Могилевского.
Знать бы мне хоть четверть того, что знает Саша!
Нобелевский лауреат по химии, профессор Кембриджа, иностранный член всевозможных академий сэр Уильям Бризкок стоял у мраморного столика и пил пиво. Жигулевское пиво. Это меня к нему расположило.
(Полагаю, что последний абзац не оставил у читателя сомнения в том, когда происходили описанные здесь события. Совершенно верно, накануне исторического водораздела: "до указа" - "после указа". Того указа, который пригвоздил пиво вместе с другими нехорошими напитками к позорному столбу. Тогда, "до", стакан пива можно было без особых хлопот выпить даже в Доме конгрессов во время любой международной научной встречи, что бы там про нас ни говорили наши тайные и явные недоброжелатели. Лично я к пиву равнодушен, предпочитаю... впрочем, что я предпочитаю - это к делу не относится. Вернемся к пиву. Хотя на разных конгрессах, что в Москве, что в Ташкенте, оно было в достатке, я что-то не встречал перебравших нобелевских лауреатов. И всяких других лауреатов. И даже младших сотрудников, которым нечего терять - ни званий, ни лауреатских медалей. Разве напитки бывают сами по себе хорошими или дурными? Это люди бывают хорошие и не очень... Простите, отвлекся.) Боясь ошибиться, я с независимым видом прошел мимо столика, скосил глаз на табличку, прикрепленную к темно-серому пиджаку, и зачем-то сказал вслух:
- Он. Бризкок.
Проклятая привычка!
- Простите, сэр?
Это было произнесено по-английски. Бризкок положил бутерброд на тарелку и ждал ответа.
Плохи мои дела. Бегая по кулуарам, я как-то упустил из виду проблему языкового барьера. Надо бы попросить в пресс-центре переводчика. Чтобы понять "простите", чтобы поговорить о погоде или достопримечательностях города, моих знаний английского, наверное, и хватило бы, но из всех терминов, имеющих отношение к химии белка, я знал только два: химия и белок.
Как бы то ни было, я представился, назвал свою газету и попросил ответить на несколько вопросов. О том, что я пойму из ответов, лучше было пока не думать.
Название моей газеты, неотразимо действующее на корифеев отечественной науки, не произвело никакого впечатления на сэра Вилли. Он довольно сухо ответил, что в настоящее время чрезвычайно занят и просит позвонить ему вечером в отель. Тогда будет известно точное расписание на завтра, и он, вероятно, сможет уделить немного времени представителю прессы.
Острота положения вызвала у меня прилив лингвистических способностей. Барахтаясь в тине сослагательного наклонения, я попытался внушить собеседнику, сколь важно для нас обоих и для миллионов читателей, чтобы беседа состоялась самое позднее через час.
Бризкок достал из кармана программу конгресса и принялся ее изучать.
Сэр Уильям мне определенно нравился. Небольшого роста, крепкий, подвижный, с розовым лицом, слегка присыпанным старческими веснушками,типичный ученый старой формации. Он обязательно должен варить себе кофе на спиртовке, а по воскресеньям играть в теннис на ярко-зеленом травяном корте. Гораздо позже я выяснил, что Бризкок ненавидит кофе, а в теннис играл один раз в жизни, лет пятьдесят назад.
И все же я победил: профессор согласился уделить мне пять минут после секционного заседания, на котором он непременно должен присутствовать, и до второго пленарного заседания, где ему надлежит председательствовать. Моя благодарность не знала границ - в полном соответствии с пособием по разговорному английскому.
- Ничего,- ответил сэр Вилли по-русски, кивнул мне головой и вернулся к пиву.
Наверное, в Англии тоже есть неплохие разговорники.
ОТКРЫТКА С ВИДОМ СОБОРА ВАСИЛИЯ БЛАЖЕННОГО
Маргарет, мой друг, взяв себе за правило писать вам отовсюду, куда занесет меня судьба, не отступлю от него и здесь, в этой северной столице. Город чист и красив, многое в нем достойно внимания, и я хочу, чтобы вы разделили мое восхищение собором, совершенным в своей асимметрии. Хотя вы не раз подтрунивали над моим пристрастием к простым радостям жизни, замечу все-таки, что местное пиво "Жигулевское" - попробуйте произнести без запинки! - весьма своеобразно.
Бернар и О'Бумба шлют вам привет.
Всегда ваш Уильям
Глава 3
Позвольте представить - кандидат из провинции Пять минут между заседаниями, конечно, мало, но авось успею.
Если профессор может к месту сказать по-русски "ничего", мы с ним как-нибудь договоримся. К тому же я всегда могу добавить к ответам Бризкока фразу-другую из его доклада, который - это я тоже проверил - лежал в портфеле из фальшивого крокодила.
Пока заседали секции, я слонялся по Дому конгрессов, поглядывая на часы. Саша Могилевский уже уехал в фотолабораторию, сообщив мне на прощанье дополнительные сведения о сэре Уильяме; они пришли к нему из третьих рук, но оказались, как всегда, безупречными. В анкетке, которую заполняют приглашенные на конгресс зарубежные ученые, есть такая графа: dog or cat. Мол, не хотите ли захватить с собой любимую собачку или кошечку? Мой сэр подчеркнул оба слова, а "или" переправил на "и". Он сдержал свое обещание и притащил из Кембриджа огромного сенбернара и серенького в полоску драного кота. Странная компания привела в замешательство персонал интуристовской гостиницы: пес, навьюченный багажом, шел впереди, пугая горничных, а кот гордо восседал в корзинке на профессорских руках и тихо мяукал с иностранным акцентом.
Я представил себе, как профессор Бризкок пытается проникнуть со своей командой в Дом конгрессов, не обращая внимания на людей с повязками, и расхохотался. Дамский комитет испепелил меня взглядом, и я со стыда шмыгнул в малый зал, где заседала близкая сердцу Бризкока секция.
Хотя зал и считался малым, несколько сот человек он вмещал, но едва ли треть мест была занята. Я сел в кресло в задних рядах и прицепил к уху миниатюрный наушник, чтобы слушать синхронный перевод. Свет погас, на экране возник скучный график с двумя горбами, длинная указка медленно поехала по этим горбам, словно указывая всем ухабистую дорогу, по которой предстоит долгое путешествие со множеством неудобств. Я зевнул и снял наушник, потому что докладчик все равно говорил по-русски, да таким нудным голосом, что в сон клонило.