Константин Соловьёв - ГНИЛЬ
Про халат он сказал правду — на Маане был строгий костюм-двойка, не бросающийся в глаза, но из прочной добротной ткани. Такой костюм может носить обладатель и пятидесятого класса и двадцать пятого. Под двубортным пиджаком виднелась рубашка, свежая и выглаженная.
«Интересно, есть у него оружие? — обмирая, подумал Менесс, — Впрочем, конечно есть. Просто я не вижу».
Менесс зачем-то поднял свой потертый дипломат и поставил на колени. Его холодная грубая тяжесть тем не менее ободрила его. Может, просто потому, что это была давно знакомая и понятная ему вещь.
— У вас сложная работа, господин Маан. И опасная, — сказал он вежливо.
Маан кивнул. Этот факт, кажется, был ему очевиден. Его грубое невыразительное лицо потемнело.
— Это верно. Еще добавьте — выматывающая, утомительная, часто напрасная… Вот вы, например, знаете, сколько лет Контролю?
— Двадцать?
— Тридцать шесть. Я служу там тридцать из них. Так что этой каши хлебнул изрядно, можете мне поверить.
Менессу не хотелось задавать следующий вопрос, для которого Маан заботливо подготовил почву, но он чувствовал, что если он его не задаст, это тоже вызовет подозрение.
— А вам приходилось… Я хочу сказать, синдром…
Маан легко насадил на узкую вилку кусок рыбы, зачем-то осмотрел его со всех сторон и, помедлив, отправил в рот. Ел он сдержанно, аккуратно, даже монотонно, с выражением человека, не получающего от еды никакого удовольствия. Точно за столом сидела сложная машина, созданная лишь затем чтобы размеренно перемалывать бифштексы и картофель.
— Называйте вещи своими именами, господин Менесс. Гниль. Вы ведь хотели спросить про Гниль, не так ли?
— Да, именно так.
— Официально ее положено называть синдромом Лунарэ. Но кто в наше время называет вещи такими именами? — Маан вздохнул, очистив одну тарелку и подвинул к себе другую, — Гниль… Самая отвратительная болезнь во Вселенной. Самая безобразная. И самая злокозненная. У меня образование вирусолога, я изучал все известные болезни Земли и Луны, но Гниль — это нечто совершенно особенное. Как человек является особенным звеном в природе, так она — обособленная часть мира болезней.
— Я не так уж много знаю про нее, — поспешно сказал Менесс, — Я имею в виду, только в пределах общеобразовательного курса…
— Ничего удивительного, — отозвался Маан, — Для вас это всего лишь пугающая газетная статья или ролик теле, а для меня это работа. А свою работу приходится знать хорошо, если планируешь и дальше ею заниматься, так ведь?
— Пожалуй, так.
— Вы старше меня, господин Менесс, а значит Гниль появилась на вашей памяти. Вы коренной лунит?
— Мммм… Я стал лунитом в молодости.
Маан щелкнул пальцами. Вышло громко и резко.
— Мне сразу показалось, что вы двигаетесь по-особенному. Другая сила тяжести. Разумеется. В общем, неважно… Двадцать шестой год. Последний этап Большой Колонизации. Тысячи людей, получивших лунные полисы, тысячи новых поселенцев. Период застройки Луны, сооружения жилых блоков. Болезней тогда хватало, более того, они были в изобилии, несмотря на карантин. Люди, все эти тысячи людей… Сифилис, грипп, стафилококки, гепатит… Вы знаете, сколько болезнетворных организмов переносит в себе обычный человек?
— Нет.
— Много. Несколько миллиардов. Все мы, в сущности, огромные инкубаторы смертоносных бактерий, вирусов и паразитов. Каждый из нас — маленькая бактериологическая бомба. У одного моего друга, его зовут Гэйн, есть интересное сравнение. Каждый человек — как космический корабль, говорит он. Набитый самыми сложными аппаратами, устройствами и другими штуками. Некоторые полезные, другие лишь атавизмы, третьи — балласт… На каждом космическом корабле есть крысы. Их много, они плодятся в тепле трюмов и технических тоннелей, прогрызают пластик, пожирают отходы и мусор. При всей их многочисленности они не могут повредить самому кораблю, ведь он строится из расчета на куда более серьезные нагрузки. Но иногда даже одна-единственная крыса может стать причиной аварии. Например, если перегрызет силовой кабель, питающий реверсные двигатели. Или заклинит лебедку грузового лифта, движущегося на огромной скорости. Одно роковое событие, однако оно чревато многими смертями и даже гибелью огромного корабля. Так и с людьми. Внутри нас много дряни, которая нас не убивает, но бывает так, что крохотный кусочек ее достигнет назначения — и сведет в могилу.
Маан улыбнулся. Улыбался он так же равнодушно, как и ел. Как будто его приученный организм выполнял предписанное ситуацией действия, доведя его до полного автоматизма. Менесс сделал еще глоток. Проклятое кофе все еще было обжигающим. Это означало еще пять-шесть минут в обществе этого странного инспектора, любящего потрепать языком.
— А Гниль — это не крыса, — внезапно сказал Маан, — Скорее, это многоступенчатая фугасная торпеда, нацеленная прямиком на реактор. Она не промахивается, не выжидает, не знает осечек. Да, это случилось в двадцать шестом. Первый случай был у человека с именем Лунарэ, кажется он был инженером по подземным работам. Это дало повод говорить о том, что переносчики Гнили лежали в грунте, который подымали, устраивая жилые блоки. Может, они лежали там тысячи лет. Или сотни тысяч. Ждали. И дождались теплокровных млекопитающих, которым не терпится зарыться в любую землю. Особенно ту, которая обеспечена лунными полисами… Да, это одна из теорий Синдрома Лунарэ. Болезнь появилась именно тут, на Луне, и только тут она может развиваться. Вы, вероятно, знаете, что на Земле не было ни единого случая заражения.
— Видимо, планетарный карантин оказался эффективен.
— Нет, не поэтому. Мы проводили исследования, — равнодушно сказал Маан, — Зараженные Гнилью больные на Земле погибают, но новых вспышек заболевания не происходит. То ли земная атмосфера содержит в себе какие-то препятствующие элементы, то ли ультрафиолет… Нет, Гниль — это лунная болезнь, господин Менесс. Мы по праву можем гордиться ей, ведь пока это единственное наше уникальное достижение.
У Менесса заныло под ребрами.
— Не очень-то приятно слышать, господин инспектор.
— Кто спорит… Знаете, нам ведь еще относительно легко, — Маан доверительно понизил голос, — Кому досталось больше всех, так это врачам. Болезнь внеземного происхождения! Первый в истории человечества случай. Никаких историй болезни, никаких наблюдений, симптомов… Человек на твоих глазах превращается в какую-то проклятую чертову неземную медузу, а ты даже не можешь дать ему простейший антибиотик, ведь никому не известно, как тот подействует. А болезнь поначалу была по-настоящему странной. Сейчас случай Лунарэ считается классикой, а тогда никто не знал, чего ждать от Гнили. И слова такого, Гниль, не было… А просто у человека — кажется, это все-таки был инженер — начались непонятные образования на коже. Сперва думали, сыпь, даже что-то венерическое. Доктор прописал ему таблетки, мимоходом осмотрев. Во время Большой Колонизации болели здесь преимущественно от плохой воды и недостатка кислорода. Но господину Лунарэ лучше не стало. Напротив, день ото дня он становился все замкнутее, нелюдимее.
