Владимир Ильин - Слабость притяжения
После этого «разговора» с Кулагиным жизнь Алексея превратилась в бесконечное ожидание. Что бы теперь он ни делал, как бы ни был занят, внутренне постоянно ждал, что вот-вот его окликнет знакомый голос и опять примется уговаривать, просить, умолять, рассуждать о долге перед человечеством…
Но время летело, всё ускоряясь, как ракета при запуске в космос, а Кулагин молчал, и однажды Алексей понял: сеансов телепатической связи не будет никогда.
Как ни странно, сделав такой вывод, он вовсе не испытал облегчения от того, что невидимый собеседник наконец-то оставил его в покое.
Наоборот, он стал все больше чувствовать, что ему чего-то не хватает. Образовавшаяся в нем пустота настойчиво требовала заполнения.
И Алексей все чаще стал доставать измятые листки, на которых под диктовку записывал формулу, и часами пытался вникнуть в суть непонятных слов и терминов. Естественно, из этого ничего не получалось, и тогда он злился, засовывал заветные листки подальше и заливал не желавшие становиться умными мозги непропорциональными дозами спиртного…
Между тем жизнь его все больше напоминала машину с лысыми шинами, пытающуюся преодолеть гололед.
Ребенок родился благополучно, но оказался плаксивым и капризным. По мнению Алексея, он слишком часто орал не по делу. Однако жена мнение Алексея не разделяла, а, наоборот, наседала вовсю. То, понимаешь, пеленки надо постирать, то с малышом выйти погулять, то сбегать в магазин… А это ежедневное купание, которое с учетом подготовки занимало не менее полутора часов!
На работе тоже дела шли не в гору. В результате таинственных организационных реформ добрую половину водителей руководство фирмы поувольняло, а другую половину заставило пахать в две смены за ту же зарплату.
Тем не менее Алексей про формулу не забывал. Она, проклятая, так и крутилась в его мозгах, не давая покоя ни днем ни ночью.
Несколько раз жена его будила, потому что он, по ее словам, принимался во сне бормотать: «Антигравитация, антигравитация…». Если бы жена была особой необразованной, а не закончила с отличием техникум тяжелого машиностроения, то вполне могла бы решить, что у мужа появилась любовница с таким вычурным именем…
И однажды Алексей решился проконсультироваться у специалиста. Старательно переписав формулу в тетрадку в клеточку и приведя себя в порядок с помощью ста граммов водки (внутрь) и французского одеколона (наружно), он заявился в ближайшую школу и отловил на перемене молоденькую учительницу физики.
Однако, полистав тетрадку, учительница не оценила гениальность открытия Кулагина. Недоуменно морща белесые бровки, она призналась, что такие материи не проходила, и поинтересовалась, как данный опус неизвестного графомана с физическим уклоном попал к Алексею.
Открывать ей правду Сивяков не стал. Вместо этого он зачем-то завязал с собеседницей полунаучный спор и в запальчивости обозвал ее дурой набитой, а затем вынужден был, хлопнув дверью, покинуть образовательное учреждение.
После чего, прокорпев несколько вечеров и даже ночей за кухонным столом, он размножил формулу в двух десятках экземпляров и сочинил столько же сопроводительных писем, в которых просил рассмотреть возможность немедленного опубликования гениального открытия (о том, что открытие было сделано не им, а Кулагиным, он умолчал). Письма эти Сивяков отправил в различные научные инстанции, начиная с Академии наук и заканчивая редакцией журнала «Техника — молодежи», и стал ждать ответа.
Послания его канули в неизвестность, как камни в морскую пучину. Через пару месяцев, правда, один ответ все-таки пришел, и был он от некоего старшего научного сотрудника Института географии. В этом письме Алексея вежливо хвалили за то, что он интересуется фундаментальными проблемами теоретической физики, но в то же время намекали, что лучше бы он осваивал свою профессию, чем тратил время и энергию на всякую ерунду.
После такого отпора со стороны официальной науки другой бы на месте Алексея сдался и опустил руки. Однако Сивяков лишь еще больше взбунтовался.
С очередной получки он накупил кучу учебников, справочников и монографий по физике и занялся самообразованием.
* * *
«Алексей… Ты меня… слышишь?»
«Кулагин? Это ты, что ли? Блин, а я уж думал, что ты того… что уже всё…»
«Ты недалек от истины… Я и сам удивляюсь, почему еще способен… терроризировать тебя…»
«Что-что?.. Тебя плохо слышно!»
«Это потому, что силы мои… кончаются… Ну, как у тебя дела?»
«А, какие у меня могут быть дела? Не жизнь, а дерьмо, Кулагин!.. Куда ни ткни, куда ни глянь — всюду сплошная тоска!.. Ребенку всего полтора года, а он из больниц не вылезает. Жена вся издергалась, дома бардак… Денег ни на что не хватает. Да и времени — тоже…»
«Извини, а как насчет… формулы? Ты обращался… к Дерковскому?»
«Ну не до формул мне сейчас… Полоса черная в моей жизни настала… Вот освобожусь немного — и возьмусь… Я тут, между прочим, разных книжек накупил, чтоб в твоей идее разобраться. Да все никак не получается основательно засесть за учебу… Тут еще жена ноет: на кой, мол, тебе это нужно? А вчера, представляешь, поставила мне ультиматум! Выбирай, говорит, кто тебе дороже: или семья, или твоя чертова физика!»
«Ну, и какой же выбор… ты сделал?»
«А что мне оставалось, Кулагин? Мне все равно никуда не пробиться с твоей формулой, пока я не разберусь, что к чему… А на это не один месяц потребуется, и даже не один год…»
«Сколько тебе лет, Лёша?»
«Уже двадцать восемь. Поздновато начинать учиться».
«Тебе всего двадцать восемь. Можно сказать, вся жизнь… впереди… если не тратить ее… на ерунду…»
«По-твоему, семья — это ерунда? А больной ребенок — тоже ерунда?»
«Эх, Лёша, Лёша… Неужели тебе хочется прожить… свою жизнь в мелочных заботах и борьбе… с сиюминутными проблемами? Разве тебе не скучно… так жить? Разве не хотел бы ты… посвятить себя достижению великой цели?»
«Хм… Великая цель, говоришь? Вот эта твоя антихренитация и есть великая цель? А то, что я хочу жить нормально, — это, значит, не великая цель? Заботиться о жене и сыне, обустраиваться… Ходить в гости, смотреть футбол, выезжать на природу, выпивать с друзьями, наконец!.. И ты хочешь, чтобы я сам, сознательно, своими руками перечеркнул все это? Чтобы превратился в маньяка, которого никто и ничто не интересует, кроме его долбаной великой идеи?!»
«Послушай, Алексей… Мне шестьдесят три года… было… Из них почти сорок… я потратил на… антигравитацию… Вот почему мне так не хочется… чтобы плоды моего труда… пропали втуне… Ты единственный, кто может мне помочь…»
