Карен Симонян - До свидания, Натанаел !
Арбуз мы опускаем в колодец, чтобы стал холодным.
Папа утверждает, что в холодильнике арбуз теряет вкус и цвет, а в колодце нет. Наверное, он прав.
Обедаем мы, как правило, поздно вечером, когда отец, уставший и часто в очень плохом настроении, возвращается наконец с работы.
- Если и завтра не будет машин, все испортится, половина абрикосов сгниет,- говорит он, медленно жуя кусочек мяса.
- Будут, - успокаивает его мама, - обязательно будут. Постарайся поспать. Тебе надо отдохнуть. И не кури одну за другой!
- А если не будут...
И так весь обед. И почти каждый день. Каждый год.
Едва начинается сбор урожая.
...Уже стемнело, по всему видно - начало десятого. Но я не тороплюсь, потому что в другие разы Леонардо Серобо и Иезуит Каро заставляли довольно, долго ждать себя. Пусть теперь сами потомятся.
Отец, встав из-за стола, вышел посмотреть, как там ульи. Я глянул на часы - пора!
В темноте улицы словно бы прочерчиваются пунктиром, точно таким, какие любит чертить на черной доске наш учитель геометрии. Это, наверное, оттого так кажется, что скупой желтый свет у фонарных столбов, которые стоят на расстоянии, двадцати - тридцати метров друг от друга, освещает всего ничего, и получается немного света - потом тьма, немного света - потом тьма. Настоящий пунктир.
В радиусе света обычно останавливаются прохожие - поговорлть друг с другом, а там, где темно, на скамеечках усаживаются любители вечерних бесед, и старые и малые.
Когда-то я очень любил пристроиться к старикам и слушать длинные-предлинные сказки о темных и светлых мирах, о глупых царях, о красавицах, похищенных дэвами. Сказачники и сами были похожи на героев своих сказаний: в папахах, с пушистыми длинными усами. Рассказывали они монотонно, чуть осипшими голосами, и очень сердились, если кто-то из слушателей вдруг почему-то, не досидев до конца, вставал и уходил.
Потом, когда я узнал, что на свете есть книги и в них написаны часто более интересные вещи, чем сказки, я больше не просиживал со стариками в папахах до позднего вечера...
Еще издали, завидев людей у дома Бархудара, я замедлил шаги и попытался пройти незамеченным, но не тут-то было.
- Это же Тигран! - вскричал кто-то из сидевших на скамейке.
- Пусть себе идет. Пусть читает свои книги, - с деланным равнодушием сказал дед Бархудар и добавил: - А эту сказку я еще никому не рассказывал...
Пропустив мимо ушей зазывное заявление старика, я дошел до конца улицы и повернул направо.
Вдали завиднелись очертания недостроенного здания бани. Строить его начали давно, очень давно... Стены стоят, а крыши и до сих пор нет. Отец рассказывал, что коекто жаловался в райцентр: председатель, мол, напрасно разбазаривает деньги, строит никому не нужную баню, Лусашен, мол, тысячи лет обходился без бани. Ну, а из райцентра, понятное дело, распорядились прекратить строительство и сняли с работы председателя. Потом объявили, что Лусашен уже город, настоящий город, но достраивать баню так никто и не хочет.
Всякий раз, когда я вечерами оказываюсь в этих краях, недостроенная баня представляется мне разоренным средневековым замком. И еще мне представляется, что разорили его Леонардо Серобо и Иезуит Каро, вначале ограбили, а потом - подожгли.
Я обошел замок со всех четырех сторон, потом проник внутрь, прошествовал по темным залам, и мне вдруг сделалось очень грустно.
Адъютанта пиратов пока еще не было. Они опять заставляют ждать себя. Ну, ничего! В следующий раз я обязательно приду позже их.
Не успел я посердиться сам на себя, как во тьме прозвучал слабый свист. Я выбрался из развалин замка. Но поблизости никого не увидел. Зажав между колен свою ношу, я положил указательные пальцы под язык и свистнул что было сил.
- Потише, с ума ты, что ли, сошел? - прямо над моим ухом прозвучал голос Рыжего Давида.
- А чего опаздываешь? - недовольно бросил н. - Уж уйти хотел...
- Не я, а ты опоздал, - сказал Рыжий Давид.-Ну, принес?
- Раз пришел, значит, принес.
- Дай-ка, гляну!
Спрятав пакет за спину, я сказал: - Сначала ты...
- Дай, говорю, посмотреть, - невозмутимо повторил свое требование Рыжий Давид. И сказал он это таким грозным тоном, лто я чуть было не подчинился и не отдал пакета, но вовремя спохватился и проговорил: - Сначала давай-ка деньги. Я тороплюсь.
- Сказал, посмотреть надо.- И он, не дав опомниться, выхватил у меня из рук пакет.
Я бы тут же проучил его, ведь он был младше меня на целых четыре года. Но, понимая, что я сильнее, он переметнулся к пиратам и теперь, надеясь на их защиту, делал вид, будто вовсе и не боится меня.
- Если хочешь денег, идем в ацатун [ Ацатун помещение, где находится печь для выпечки хлеба. ] к Серобу.
- Не могу, я тороплюсь.
- А торопишься - уходи.
- Да, но как же деньги?
Рыжий Давид окинул меня пренебрежительным взглядом и, как бы взвешивая в руках пакет, медленно удалился.
Все это было очень ново. Я не понимал, что же происходит, и, опешив, стоял как вкопанный.
- А наш уговор? - крикнул я, придя наконец в себя, когда Рыжий Давид порядочно удалился. Не получив ответа, я нехотя зашагал за ним.
И тут я понял, что значит, когда говорят "руки чешутся". Это про те минуты, когда у меня появляется желание хорошенько стукнуть Рыжего Давида. Так бывает часто. Вот и сейчас: догоню-ка его, схвачу за шиворот, надаю столько затрещин, сколько душе угодно, пока руки не перестанут чесаться!
А Рыжий Давид тем. временем дошел до дома Сероба и, прежде чем войти во двор, остановился и оглянулся.
Он дождался меня. Я только думал бежать за ним. А на самом деле шел, и довольно медленно. Не говоря ни слова, он посторонился и пропустил меня вперед.
Мы очутились в темных зарослях на узкой тропинке, по которой, наверное, видимо-невидимо пленников переводили в свою берлогу эти ужасные пираты. Мне даже чудилось, что я вижу скелеты зверски замученных.
- Ты нужен нам! - прошипел вдруг полушепотом Рыжий Давид.-Если будешь -послушным - тебе же на пользу. А нет - пеняй на себя. Иди, не бойся. Никто тебя не съест.
- Никто и не боится, - громко сказал я, стараясь не думать о замученных пленниках.
И именно на этом слове из кустов вдруг кто-то выскочил и страшным хриплым голосом завопил: - О-о-о-о... А-а-а!!!
По телу у меня пробежала кровь. Я попятился назад, но Рыжий Давид преградил мне путь к отступлению.
- Иди, вперед иди! - сказал Рыжий Давид.-Ты же ничего не боишься.
В висках бешено застучало, сердце билось быстро-быстро... А призрак исчез. Рыжий Давид вдруг загоготал.
- Чего смеешься? - обретя дар речи, спросил я.
- Шагай, шагай! - сказал он.-И не бойся. Я же сказал, тебя не съедят.
- Я и не бо...- начал было я и поперхнулся: мне казалось, что кусты опять зашевелились. Я не трус, но кому охота темной ночью слушать душераздирающие крики.
