Хидзирико Сэймэй - В час, когда взойдет луна
— Ну… — Игнат Скуратовский поднял руку. — Андрей ведь сам в прошлый раз вызвался остаться последним.
— Ты что дал Андрею? — спросил Кобыл.
— Я черную метку. У меня одна оставалась. Больше дать было некому, все бы обиделись.
— Резюмирую: ты принес Андрея в жертву именно потому, что Андрей в прошлый раз проявил готовность к самопожертвованию?
— Нуууу… да.
— Кто ещё руководствовался этим мотивом?
Поднялось полтора десятка рук.
— Так, — подытожил Кобыл. — Ну а кто из вас при этом принял в расчет то, что обидевшийся на черную метку в ответ даст черную метку вам?
Поднялось с десяток рук.
— Значит, больше десяти человек признает, что Андрей, во-первых, самоотвержен, а во-вторых, незлобив. Как вы считаете, это хорошие качества или плохие?
— Хорошие, — нестройно загудело большинство. Только Зервандова фыркнула:
— Для одних хорошие… А для Витра, оказалось, плохие.
— Ты признаешь, что моральные качества — понятие относительное?
— Ничего я не признаю. Что я могу признавать, моя глюпый ассирийский женщин, мой дело посуда мыть, моя такая моральная слова не понимай, — прокрякала она, превращая свой легкий акцент в карикатурный. — Я говорю: тут хорошего человека замочили просто за то, что он хороший.
— А как ты распорядилась фишками? — спросил Кобыл.
— Отдала тем, кто был ближе. Каждому по черной и золотой сразу.
— Если бы ты отдала Андрею все золотые, ты могла бы его спасти. Он бы не стал чемпионом смерти.
— А мне что? — Зойка пожала плечами.
— Тебе было важнее поломать игру? Или спасти Андрея?
— Игру поломать. Мы тут никого не убиваем и не спасаем, просто игра фиговая.
— Ну, своей цели ты достигла бы только в одном случае — если бы все как один согласились тебя поддержать. Так что ты проиграла. И, кстати, попытка навязать всем новую игру в рамках прежних правил заведомо обречена на провал. Разве только нарушить правила. Тем более что один из нас это сделал. Верно, Андрей?
Андрей пожал плечами. Сознаваться было стыдно, не сознаваться глупо.
Класс тихонечко загудел: Витер словчил? Но каким образом?
— Ты ведь не роздал свои черные фишки? — Кобыл чуть наклонился к нему.
«Во дурак!» — вырвалось у кого-то.
— Почему? — настаивал Кобыл. — Объясни свои мотивы, Андрей.
Андрей вздохнул и тихо, коротко ответил:
— Противно.
Расслышали, тем не менее, все.
— Ну, значит, так ему и надо, — сказал Тарас Качура. Как бы про себя, но расслышали опять же все.
— Думает, он тут самый лучший. Последний герой, — поддержала Качуру Степанченко.
— А между прочим, так оно и есть, — развернулся к ним Кобыл. — Как правило, в первой игре «чемпионом смерти» становится самый лучший. Как правило.
Все притихли.
— Ну и ладно, — сказал Андрей, почувствовав неожиданную злость: на одноклассников, на Кобыла, но в первую голову — на себя самого. Зервандова права — надо было поломать игру. Объединить всех и поломать эту игру. А он не догадался, дурак. Догадалась Зойка-помойка.
— Значит, так. Пусть так.
— Мало сказать «пусть так». Нужно понять, почему так. И ряд причин мы уже знаем. Во-первых, тебе мстили за прошлую игру. За пистолет, — Кобыл загнул палец. — Во-вторых, тебя не боялись, когда пистолета нет. Не ожидали ответного удара. И попали в точку. Ты роздал все жизни — и оставил себе все смерти. Значит — ты предсказуем, и это, при всей силе характера, делает тебя слабее других. И в-третьих, — учитель обвел взглядом класс, — все знали, что ты встретишь поражение достойно. Не будет зареванных глаз, соплей, криков, обещаний больше не разговаривать. Ты всем простишь. Убить тебя — меньше истрепанных нервов. И это — тоже твоя слабость. Понимаешь, когда внутренняя сила оборачивается против тебя же — это слабость. А теперь я предлагаю всем подумать вот над чем. Разумно ли это, целесообразно ли — выдавать шансы на смерть наиболее достойным? Ведь это против природы. Против общества. Против жизни, наконец.
Он прошелся обратно и сел на свой пенек.
— Игра — это, конечно, всего лишь игра. Но эта игра имеет цель: заставить вас задуматься о ценности жизни. Чего стоит моя жизнь среди других жизней? За что меня ценят люди? Могу ли я людям давать больше?
— Погодите, — сказал Андрей. — Николай Иванович… А можно вопрос?
— Да, я слушаю.
— У вас самого пайцза есть, — Андрей показал на квадратик серьги в ухе Кобыла: тоненькая пластиночка отполированного орехового дерева с вмонтированным кристаллом-чипом. — И вы думаете, что вы… достойны её иметь, да? Иначе ведь отказались бы.
— Иначе бы отказался, — кивнул Кобыл.
— А у моего отца нет. Значит, он недостоин?
— Не обязательно. Он у тебя, кажется, переводчик?
— Да.
— Статусные чипы раздают, принимая во внимание профессиональные достижения, а не человеческие качества, Андрей. Я не думаю, что твой отец плохой переводчик, но в этой профессии нужно добиться очень многого, чтобы быть замеченным извне… И социальной активности твой отец, наверное, тоже не проявляет?
— Не проявляет, — согласился Андрей.
— Ну вот видишь. Похоже, он просто не стремится заполучить пайцзу. Я не знаю, что должно быть дороже — принципы или счастье семьи, тут каждый выбирает для себя — но отсутствие пайцзы само по себе не говорит о том, достойный человек твой отец или нет.
— Значит, и эта ваша игра ни о чём не говорит. Может, если будет настоящая смерть грозить, я испугаюсь до судорог и всех продам. А кто-то, кто сегодня мне «метку» выдал, меня спасет. А настоящей ценности жизни… этого мы не узнаем с фишками.
— Не узнаем, конечно, — Кобыл нарочито-утомленно вздохнул. — Но задумаемся. Андрей, послушай, неужели тебе неинтересно разобраться в собственных мотивах? Понять, почему ты сделал тот или иной выбор?
— Нет, — мотнул головой Андрей.
— Странно. Ты предпочитаешь действовать как автомат, руководствуясь заложенной в тебя родителями программой — или сам выбирать свой путь?
— Я не следую никакой программе. Я выбрал все сам.
— Это очень просто проверить. Можешь ты хоть раз отступить от своих правил? — Кобыл погремел в кулаке «черными метками» Андрея. — Если не можешь, значит, никакой свободы у тебя нет.
Андрей не знал, что ответить. Он запутался. С Кобылом всегда было так: при помощи каких-то аргументов учитель загонял его в зыбучие пески, где куда ни ступи — трясина неправды, и остается только тупо стоять на одном месте, упрямо повторяя одно и то же. Так было и в прошлый раз: он не мог ответить, почему слабых обязательно надо защищать, просто твердил, что надо — и все. И вот сейчас он снова дурак дураком, и мир вокруг стал каким-то чужим и незнакомым. В знакомом Андрею мире многое было само собой разумеющимся: держи данное слово, не предавай, не подставляй друзей, не беги от драки и не напрашивайся на нее, делай добро всем, кому можешь, поддержи падающего, утешь плачущего, успокой боящегося, развесели унылого… А у Кобыла все делалось туманным и расплывчатым, и на каждый случай существовали какие-то сложные алгоритмы, и по всему выходило, что Андрей дурак — хотя выводы, вроде бы, Кобыл делал те же самые. Или почти те же.
